МЫ ПОШЛИ НА МЕЛЬНИЦУ…

МЫ ПОШЛИ НА МЕЛЬНИЦУ…

 (Воспоминание)

          Великая Отечественная война закончилась совсем недавно. Раны, нанесенные ею, еще не затянулись. Наша семья тоже познала всю горечь этого бедствия: мой папа ушел на фронт и не вернулся, а дядя пока еще служил в армии. Единственным «мужчиной» в доме был я, которому едва исполнилось десять лет.

         У нас закончилась мука. Однажды наш сосед – Акое Халыт, который был колхозным бригадиром, собрался на мельницу. Мама отправила меня вместе с ним смолоть мешок нашей пшеницы.

         Дело было летом, пора сенокоса еще не началась. Мельница, куда мы направлялись, находилась в райцентре Спитаке. Дядя Ако послал меня за бычками:

         — Возьмешь Ладо и Коло. Это бычки резвые, и мы управимся быстро.

         — Но дядя Ако, они ведь не прирученные?..

         — Ничего, самое главное – они резвые и легконогие, мы не задержимся, одним махом туда и обратно.

         Разве я посмел бы его ослушаться? Правда, в прошлом году я погонял волов в упряжке, вспахивая колхозное поле, и знал, какие эти оба бычка бесноватые и непослушные, но я не мог ему перечить, тем более с самого начала: иначе он просто не взял бы меня с собой, и наша пшеница так и осталась бы немолотой.

         Одним словом, я выбрал из стада этих бычков, пригнал, мы с дядей Ако запрягли их, сели в телегу и направились в Спитак. Как только мы выехали из деревни, оба бычка тут же рванули вперед. Ну, а я вам скажу, что весь путь от нашей деревни до Спитака очень извилистый да еще идет по резкому спуску. И представьте себе, бычки несутся по этой дороге, а дядя Ако что только ни делает, как только ни упрашивает, ни успокаивает их, но все без толку – они мчатся и не думают останавливаться. Еще немного, и телега съехала бы с дороги и полетела в Спитакское ущелье. Видя, что другого выхода нет, дядя Ако с его-то  немалым весом резво соскочил с телеги, побежал вперед, встал на пути бычков и еле остановил нашу повозку. Потом накинул на животных упряжку, поручил мне сесть на возницы, а сам пошел вперед и повел бычков за собой. Идет и то и дело похлопывает их палочкой по морде, чтобы те шли спокойно и ничего не учудили ни с нами, ни с телегой.

         — Ну же, Ладо-джан… Ну же, Коло джан, — приговаривал дядя Ако и тянул за упряжку. – Эти негодники всю душу мне вымотали. А все ты виноват, — сказал вдруг он, повернувшись ко мне. – Мало ли что я сказал, чтобы ты привел именно этих паршивцев! Ты не мог выбрать нормальных, спокойных волов?

         Я никак не мог взять в толк, в чем именно моя вина: в том, что я его послушался, или в том, что не послушался? И если я виноват в том, что его послушался, то что было бы со мной, если бы я сделал все по-своему?

         Если честно, положение дяди Ако и вправду было незавидным. Стояла невыносимая жара, он весь вспотел, и, сам уже не молодой, он теперь так легко и проворно вышагивал впереди телеги, словно двадцатилетний парень.

         Кое-как, с большим трудом мы добрались до деревни Лернанск, что недалеко от Спитака. Там время сенокоса уже началось, поля вокруг дорог были скошены, но неубранные снопы все еще валялись на земле. Дядя Ако, увидев это, остановил телегу и негромко сказал мне:

         — Иди-ка встань на мое место, а я пойду принесу немного скошенного сена. С утра мы в дороге, а эти животные ничего не ели.

         Я спустился с телеги и встал перед бычками, а он пошел и принес пару охапок сена, положил их на наши мешки с пшеницей и накинул сверху свою старую телогрейку.

         Мы тронулись в путь. Я оглянулся и увидел, что его телогрейка  подскакивает на каждой рытвине и вот-вот упадет.

         — Дядя Ако, дорогая неровная, телега подскакивает, и твоя телогрейка  может упасть. Давай я положу ее между мешками или сяду на нее, а то упадет, — сказал я ему.

         Но он меня не послушался.

         — Ничего не будет, не упадет. Пусть будет на сене, не надо, чтобы его увидели.

         Дядя Ако снова пошел вперед, повел за собой животных, и мы, пройдя через всю деревню, вышли из нее и постепенно стали приближаться к Спитаку. Время близилось к вечеру. Наши бычки, видно, устали и уже не доставляли нам столько хлопот, как раньше. Нам нужно было пройти через весь Спитак, а дальше начинались сады, где и была та самая мельница. Когда мы дошли до центра Спитака, дядя Ако вдруг повернулся ко мне и сказал:

         — А ну-ка посмотри, как там моя телогрейка: на месте или нет?

         Я оглянулся назад – телогрейки нет…

         — Да разрушит Бог твой дом! – разразился проклятиями взбешенный дядя Ако.  – Ты привел этих двух окаянных быков на наши головы, да еще и телогрейку мою потерял! Я же сказал тебе: будь внимателен, смотри, чтобы с ней ничего не случилось… Что ты за человек, а? Да разве так можно! Давай, спускайся и иди сюда, держи их, а я вернусь и поищу, может, и найду ее… Боже мой, какая была телогрейка, какая телогрейка! Такую днем с огнем не сыщешь…

         Действительно второй такой телогрейки было не сыскать: стоило бы потянуть ее за одну только нить, и на тебе – готовые лохмотья. И потом – я так и не понял, почему именно я «потерял» его телогрейку.

         Я сошел с телеги, встал перед бычками, а дядя Ако ринулся на поиски. Через некоторое время он вернулся с пустыми руками, и, глядя на его лицо, нетрудно было представить, как выглядит грозовая туча. Не сказав ни единого слова, он взял из моих рук упряжку и, не дожидаясь, пока я сяду в телегу, двинулся в путь.

         Когда мы выезжали из нашей деревни, было ранее утро, а теперь уже стоял поздний вечер. За все время пути мы ни разу не напоили наших бычков, и они плелись уставшие и измученные. Мы были совсем близко от мельницы, как заметили речку, текущую вдоль дороги. Я был в телеге, а дядя Ако впереди, как вдруг животные, завидев воду, изо всех сил рванули к ней. Я еле успел спрыгнуть с телеги, и в следующую же секунду она вместе с нашими мешками с пшеницей оказалась опрокинутой в воду. Деревянный хомут, надетый на бычков, перекрутился так, что животные стали задыхаться. Люди, стоявшие у мельницы, увидев все это, кинулись нам на помощь. Первым делом распилили хомут и освободили животных, а потом кое-как вытащили из воды мешки с пшеницей и с большим трудом выпрямили телегу. Так, с промокшими насквозь мешками пшеницы, мы наконец добрались до мельницы.

         Хорошо, что на дворе стояло лето и дни были жаркие. На следующий день мы взяли у мельника циновку, а из соседних домов несколько одеял, рассыпали на них нашу пшеницу, и через два дня наш хлеб хорошо просох.

         К вечеру подошла наша очередь, и дядя Ако сперва загрузил для помолки свою пшеницу. Мне же поручил никуда не отлучаться:  

         — Сиди тут и следи за мукой, — сказал он. – Как только ее станет много, отгреби ее в сторону. Когда наберется достаточно, возьми мешок, открой его и ковшиком аккуратно ссыпь в мешок, пока я не вернусь. Я пойду провожать твою тетю Порсор и скоро вернусь.

         «Моей тетей» Порсор же была его теща. В тот день она должна была добраться из нашей деревни до железнодорожной станции в Спитаке, сесть там на поезд и уехать в Тбилиси.

         Ну, не скажешь же на это «нет». Он ушел, мельник тоже, и я остался один. Мельница работала исправно: мука знай себе сыпалась, а я время от времени сгребал ее в сторону. Пару раз я наполнил мешки, но ни его, ни мельника все не было и не было. Мельница равномерно стучит, работает, а я сижу рядом. Сколько я так просидел, не знаю – часов у меня не было, да и откуда им было взяться? Уже и ночь на дворе, а мельница, не переставая, работает и работает. Под этот равномерный стук я, совсем еще ребенок, уставший и сонный, сам не заметил, как уснул. Ну, уже не знаю, как долго проработала мельница и сколько набралось муки, только проснулся я от диких воплей дяди Ако и мельника.

         — Да разрушит Бог твой дом так же, как ты разрушил мой дом и сгубил весь мой хлеб!.. Ведь я тебе сказал, будь внимателен, пока я не вернусь! Ну, разве так можно?!..

         Случилось и правда что-то ужасное: я заснул, а мука, все прибывая и прибывая, стала заполнять все пространство и достигла до уровня жерновов. Те начали плохо работать и вместо перемолотой муки стали выталкивать слегка раздробленные пшеничные зерна.

         Одним словом, мне влетело как следует. Ту пшеницу, которая была перемолота плохо, собрали и отложили в сторону.

         Мельник приподнял жернова, очистил их и наточил. Ему помогал дядя Ако, и оба страшно намучились. Дядя Ако то вытирал пот, который градом катился по его лицу, то бросал на меня гневные взгляды.

         В конце концов жернова наладили. Ту плохо смолотую пшеницу загрузили снова, и мельница с шумом заработала. Дядя Ако присел рядом.

         — Слишком сильно наточили, все равно плохо мелет, — сказал он с досадой. – Да не разрушит Бог твой дом, что ты наделал, а? Как мне детей кормить? И ты потом скажешь про себя, мол, я мужчина. Если ты не мог нормально один мешок муки смолоть, то завтра-послезавтра как будешь смотреть семью? 

         Он все бурчал, ворчал, а я молчал, не смея что-либо возразить. И так длилось до тех пор, пока вся его пшеница не была перемолота. Муки оказалось больше, чем мешков, в которых мы привезли пшеницу. Пришлось всыпать этот остаток в другой мешок – из белой ткани, который был прихвачен нами всякий случай. Мы наполнили его доверху, крепко завязали и положили рядом с остальными мешками.

         На следующее утро настала моя очередь. Дядя Ако загрузил для помола мою пшеницу, запустил мельницу и сказал мне:

         — Сегодня поведи бычков пастись на другой склон, а то здесь, вокруг мельницы, уже ничего не осталось. Давай, вставай, иди, а я за это время перемелю твою пшеницу. Как закончу, позову тебя, мы соберемся и поедем.

         Я так и сделал: погнал бычков подальше от мельницы и, перейдя железную дорогу, направил их в сторону склона напротив. Мои бычки спокойно себе паслись, а я присел на камень и смотрел на раскинувшееся недалеко живописное ущелье. Внезапно раздался громкий гудок поезда, выезжающего из тоннеля со стороны Ленинакана. Я вам скажу, что домашняя скотина нашей деревни еще не привыкла к звукам, которые издают поезда и автомобили. И поэтому, услышав этот шум, мои бычки сначала в панике заметались, потом стрелой кинулись вниз по склону, добежали до железнодорожных путей и прямо по ним понеслись вперед, в сторону станции. Мне ничего больше не оставалось, как кинуться вслед за ними. А поезд все гудел и гудел… Видно, машинист еще издалека заметил, что бычки бегут вдоль рельсов, и поэтому давал сигналы, надеясь, что они свернут в сторону и дорога освободится. Но чем ближе слышался гудок поезда, тем быстрее неслись животные, а за ними я… (Мне просто повезло, что поезд был от нас еще довольно далеко и уже приближался к станции. Он постепенно сбавлял скорость, и если бы не это, то вряд ли я и мои бычки так просто от него отделались). Хорошо, что поблизости оказалось несколько человек, которые, видя все это, кинулись наперерез бычкам и заставили их выйти с железной дороги. В ту же минуту поезд с ревом промчался мимо нас. Пот лился с меня градом, я запыхался, но что еще мне  оставалось делать – не терять же эту пару, которую доверили мне?

         Но мои бычки не думали успокаиваться: на этот раз они принялись бежать по той дороге, которая вела к центру Спитака. Бегут резво, бойко, а я, потерявшийся в поту, продолжаю бежать за ними.

         Короче говоря, кое-как, с большим трудом, при помощи добрых людей мне удалось вернуть бычков к мельнице. К тому времени дядя Ако уже смолол мою пшеницу, ссыпал муку в мешок, плотно его завязал и, ни о чем не догадываясь, терпеливо ждал меня. Мы нагрузили нашу телегу, запрягли бычков и пустились в обратный путь. И снова дядя Ако шел впереди, и так до тех пор, пока мы не вышли из Спитака. Оттуда дорога уже поднималась наверх, и теперь бычки с большим трудом тянули нашу повозку. Дядя Ако смог наконец-таки прийти и сесть рядом со мной, и так мы доехали до Спитакского перевала. На самой его вершине дядя Ако вдруг остановил телегу и среди мешков с мукой стал что-то искать.

         — Что ты ищешь, дядя Ако? – спросил я.

         — Я смотрю, мы взяли с собой тот белый мешок, куда я всыпал всю оставшуюся мою муку, или нет, — ответил он.

         Как ни искал дядя Ако белый мешок в нашей телеге, так ничего и не нашел. Видно, во время погрузки мы забыли про него и оставили там, на мельнице.

         Ну, куда нам было возвращаться обратно? Мы направили нашу телегу дальше и наконец доехали до нашей деревни.

         После этого дядя Ако частенько вспоминал ту нашу поездку и каждый раз, широко улыбаясь, говорил мне:

         — Клянусь, ты не тот мужчина, которого нужно отправлять на мельницу. 

Художник Арыф Савынч.