УДИВИТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ ЧЕТВЕРОНОГИХ

 

 

УДИВИТЕЛЬНЫЕ  ИСТОРИИ

ИЗ  ЖИЗНИ  ЧЕТВЕРОНОГИХ

 

  

                  В нашей деревне было много одаʹ, где длинными осенними и зимними вечерами любили собираться мужчины. Там они коротали свое свободное время, и каждый вечер был непохож на другой: иногда рассказывались сказки, иной раз пелись песни, нередко обсуждались вопросы быта и какие-то важные события, но чаще всего разговор заходил об интересных событиях, участниками или свидетелями которых были наши рассказчики.

         Самой большой из всех ода в деревне была ода дяди Джмшида. Мой отец каждый вечер шел туда и оставался там до полуночи. Иногда, уступив моим назойливым просьбам, он брал меня с собой, но при этом наказывал, что я должен вести себя хорошо, сидеть смирно и молча слушать то, о чем говорят взрослые. Придя туда, отец усаживался среди мужчин, а я шел к своим сверстникам – детворе, которая шумной стайкой занимала противоположный конец комнаты. Ода постепенно заполнялась, и когда уже яблоку было негде упасть, тогда и начиналось самое главное, ради чего собирались люди, – новый вечер занимательного досуга. Эх, какие интересные и захватывающие рассказывались  истории! С каким любопытством мы их слушали! Жаль, очень жаль, что большая часть из того, о чем рассказывалось в той ода, позабылось. Но, к счастью, несколько историй так сильно врезалось мне в память, что даже по прошествии стольких лет я их не забыл и как раз о них и хочу вам рассказать.

          

* * *

 

         Очередным поздним осенним вечером мы снова пошли в ода к дяде Джмшиду.

         Там, как всегда, было полно народу. Растопленная кизяком печь заполнила приятным теплом все пространство. Мужчины сидели на подостланном войлоке, поджав под себя ноги, и курили. На другом конце комнаты сгрудилась детвора.

         В тот вечер стали говорить о животных, и речь зашла о собаках. Дядя Гасо, наш хороший рассказчик, поведал нам вот какую историю.

         — В то время мы жили в Турции и пока еще не перебрались сюда. Я был молод и пас овец нашей деревни. У нас был пес по кличке Басар, которого я всегда брал с собой.

         Выше деревни был раскинут большой лес, куда однажды я и погнал свое  стадо.

         Лето, жарко печет полуденное солнце, овцы прячутся в тени деревьев, и я, разморенный этим зноем, тоже выбрал себе удобное место в тенечке и, подложив под голову свою старую телогрейку, отдыхаю. Уже не помню, как задремал и заснул, и не знаю, как долго это продолжалось. Но, открыв глаза и оглядевшись по сторонам, с ужасом обнаружил, что овец нет, овцы пропали. Ну, представляете мое состояние? Я, еще полусонный и плохо соображающий, вскакиваю и пускаюсь по лесу искать мою отару. Не хочу вас утомлять всеми подробностями, как это было, одним словом, скажу, что в конце концов я нашел и собрал всех овец. Пока я это делал, подошло время вечерней дойки овец. И только тогда я вспомнил про свою телогрейку, которую где-то оставил. Как назло, я не помнил, где именно я отдыхал, да и времени у меня не было пускаться на ее поиски – мне надо было торопиться обратно в деревню. К тому же не такая уж хорошая была эта телогрейка, чтобы о ней жалеть, — одно старье и лохмотья. Если честно, то я даже был рад, что ее потерял, и решил, что в тот же вечер скажу отцу, чтобы он купил мне новую.

         И тут-то меня осенило, что как только я проснулся, Басара рядом тоже не было. Я подумал, что, наверное, пока я спал, к овцам стали подкрадываться волки, и, защищая стадо, Басар кинулся к ним. Со страхом в душе я пригнал овец в деревню и только после того, как они разошлись по домам, смог вздохнуть спокойно – ни одна из них не пропала. Басар же так и не попался мне  на глаза, и я прикинул, что он мог прибежать домой раньше меня.

         Вернувшись домой, я первым делом спросил про Басара, но мне ответили, что его нет. Как ни ждали, как ни искали мы нашего пса, он так и не появился. Я почти был уверен в том, что его загрызли волки, и за пропажу Басара мне от отца сильно влетело.

         Так уж вышло, что сразу после этого случая я заболел и слег, и вместо меня несколько дней овец пас мой покойный младший брат. Когда я выздоровел, отец купил мне новую телогрейку, и наконец я получил желанную обновку.  На следующий день я, как обычно, ранним утром погнал стадо пастись и направил его в тот самый лес. Овцы потихоньку щипали себе травку, и вдруг я заметил вдалеке какое-то существо, похожее на волка. Я подал голос в надежде, что если это волк, то он испугается и убежит, но гляжу – четвероногий встал и направился прямиком ко мне. Как только он приблизился, смотрю – это наш Басар! И как изменился наш бедный пес: глаза впали, но блестят от радости, одни ребра и кости торчат, а хвостом виляет вовсю, да еще и меня обнюхивает. Он покрутился около меня, повилял хвостом, а потом вдруг побежал к одному дереву. Я за ним. Смотрю, под деревом валяется моя старая телогрейка, а мой Басар обеими передними лапами встал на нее и смотрит на меня. То на меня смотрит, то на телогрейку, потом опять на меня и снова на телогрейку… И так несколько раз.

         Я догадался, что он остался в лесу из-за моей телогрейки, которую я тогда потерял. Но так как у меня уже появилась долгожданная обновка, я не захотел забирать с собой это старье. Я повернулся и пошел обратно, уверенный в том, что Басар пойдет за мной, но, пройдя довольно-таки большое расстояние, понял, что его рядом нет. Пришлось вернуться обратно, и смотрю – та же картина: Басар обеими передними лапами стоит на моей телогрейке и смотрит на меня. Он смотрит, но в глазах прежнего блеска уже нет, да и хвостом вилять перестал. Я прикрикнул на него и немного подтолкнул, мол, давай, мы должны идти. Он сошел с телогрейки, поджал хвост и понуро поплелся. Я думал, что он идет к отаре овец, и даже не оглядывался, но, дойдя до места, обнаружил, что его там нет. Я стал звать его, но без толку. Тогда я подумал, что он мог уйти домой, но когда вечером вернулся и спросил про Басара, мне ответили, что он не приходил. Прошло несколько дней, но Басар так и не появлялся.

         Однажды отец спросил меня:

         — Слушай, а где наш Басар? Что-то давно я его не видел.

         И мне пришлось рассказать отцу всю историю про Басара и телогрейку. Отец в гневе вскочил, влепил мне хорошую затрещину и вскричал:

         — Чтоб ты провалился! Упустить такого пса! Все, Басар уже не вернется!

         Отец был на меня очень зол. Через некоторое время, когда он немного успокоился, объяснил мне, почему так получилось:

         — Понимаешь, сынок, он на тебя обиделся. Бедное животное несколько дней не отходило от того места, оставалось голодным, и делало это ради твоей телогрейки. Поэтому, когда он тебя увидел, то думал, что ты обрадуешься, похвалишь его, нальешь миску молока. Ты должен был понять, что когда он смотрел на тебя и на телогрейку, то хотел тем самым сказать тебе – смотри, хозяин, я остался здесь из-за твоей телогрейки, я стерег и оберегал ее. А ты, вместо того, чтобы похвалить, разозлился на него. Вот почему он обиделся и ушел. Басар больше не вернется, и не жди его. Я это точно знаю. 

         И действительно, Басар так и не объявился, и больше мы его не видели.

          

* * *

          

         — А какое у собак чутье, — продолжил разговор дядя Сайдо. – Поэтому и, говорят, волк как-то сказал: если бы мой нюх был таким, как у собаки, я бы истребил весь мир. Может, вы сейчас не поверите, но то, о чем я вам сейчас расскажу, чистая правда, и я сам все видел своими глазами.

         Да будет земля пухом всем усопшим родственникам уважаемых присутствующих, мой покойный отец и покойный дядя, когда мы еще жили в Турции, каждую весну уходили на далекие горные пастбища пасти скот и оставались там все лето. Осенью же, собрав плату за свою работу, они делали покупки для дома и возвращались. Ну, а тогда времена были совсем другие: не было ни телефонов, ни писем, ни телеграмм, чтобы оповестить своих близких о том, что они возвращаются. Люди были неграмотные, про телефоны вообще никто не слышал, вот и рассчитывали по-простому: ушли весной, а вернутся осенью.

         У нас был один пес по кличке Бойнах. Интересно было то, что он, в отличие от большинства собак, не имел привычки лаять. Мы никогда его не привязывали, и с утра до позднего вечера он бродил по деревне, шастал по помойкам и возвращался к дому только поближе к ночи.

         В тот день, когда отец и дядя должны были вернуться, с самого утра Бойнах поворачивал морду в сторону горного перевала и принимался выть.

         Моя бабушка говорила мне:

         — Сайдо, лао, сходи-ка посмотри, в какую сторону воет Бойнах?  

         Я шел, смотрел и когда возвращался и отвечал, что пес воет в сторону перевала, бабушка начинала суетиться и, повернувшись к невесткам, говорила:

         — Слава Богу, не иначе как сегодня наши мужчины вернутся. Ну, невестушки, поторапливайтесь, у нас много дел: надо до их прихода и дом прибрать, и обед приготовить.

         Бойнах тем временем не мог усидеть на месте. Он сновал туда-сюда, крутился под ногами, потом поднимался на крышу нашего жилища и оттуда, повернув морду в сторону перевала, принимался выть.

         Ближе к полудню наш пес срывался с места и мчался, как ветер, к горному перевалу. А ты не скажи, как раз в то время отец и дядя подходили к его противоположной стороне. Уже после они рассказывали, как Бойнах, добежав до них, в радостном возбуждении подпрыгивал, упирался лапами им в грудь, немного шел вместе с ними, но потом не выдерживал, вырывался  вперед и мчался обратно, в деревню. Очень скоро мы видели, что издалека к нам несется наш Бойнах. Он подбегал к двери, громко лаял и все поворачивался в ту сторону, откуда прибежал. Если мы были дома, он вбегал внутрь, визжал, играл с нами и кидался обратно во двор и при этом поворачивался посмотреть, не идем ли мы за ним следом. Когда мы выходили из дома, он принимался громко лаять, указывая мордой в ту сторону, откуда должны были прийти наши родные, и как будто тем самым давал нам знать, что мы должны пойти им навстречу. И до тех пор, пока мы не пускались в путь, Бойнах не успокаивался. Когда мы шли навстречу отцу и дяде, он бежал впереди нас и, завидев их, первым бросался к ним с радостным лаем. На обратном же пути, уже после того, как мы встретились и вместе возвращались в деревню, он, хоть и снова был впереди нас, но шел уже более спокойно и неторопливо. Доведя, таким образом, нас до самого дома, Бойнах  оставлял нас и снова, как обычно, пускался по деревне.  

         В последние годы, когда мой отец и дядя возвращались обратно и к ним прибегал Бойнах, они давали ему что-нибудь из своих покупок, чтобы он доставил это домой и тем самым дал нам знать, что они в пути и уже близко. И представьте, так оно и получалось: стоило нам увидеть, как со стороны перевала несется наш пес с чем-то в зубах, мы уже точно знали, что это возвращаются отец и дядя и что они совсем рядом.

         Вот вам и история про нашего Бойнаха, который чуял запах своего хозяина на таком огромном  расстоянии.

          

* * *

          

         — Прошу прощения у уважаемых присутствующих, у нас была одна сука, — начал свой рассказ дядя Хало.

         — Не надо извиняться, продолжай, брат, — ответили ему мужчины.

         Дядя Хало достал из кармана своего бешмета табакерку, отрезал полоску папиросной бумаги, всыпал в нее немного табака и завернул папироску. Все это он делал молча, не спеша и сосредоточенно – уж такой у него был характер: начинать что-то рассказывать, потом замолкать, приниматься сворачивать папиросу, закуривать, делать пару затяжек и только потом продолжать свой рассказ.

         Правда, хоть дядя Хало и поселился в нашей деревне совсем недавно, примерно несколько лет назад, но все уже хорошо знали его характер: говорит он мало, в разговор вмешивается редко, но если принимается о чем-то рассказывать, то заслушаешься…

         Присутствующие повернулись к нему, и все в полной тишине терпеливо ждали, какую же интересную историю дядя Хало расскажет им на этот раз.

         — Итак, мои дорогие эфенди, — не спеша продолжил дядя Хало, — наша сука тоже не имела привычки лаять. Поэтому мы никогда ее не привязывали, и она свободно бегала по деревне. Летом она обычно вертелась около большой кучи кизяка, а зимой ее место было или у сеновала, или у хлева, где мы держали коров. Надо сказать, что в нашей деревне было принято строить хлева и конюшни подальше от домов, и вход туда был, конечно, отдельный. Эти двери, естественно, на ночь запирались, и к ним крепилась длинная цепь, на которую сажали собаку. Все это делалось для того, чтобы помешать ворам, и я вам скажу, мало кто осмеливался подойти поближе к таким грозным сторожам, которые были начеку все двенадцать месяцев в году и все ночи напролет. Вот поэтому в нашей деревне воровства почти не было.

         Когда бы ты ни вышел ночью во двор, наша сука смирно сидела на цепи у дверей хлева. Овец у нас не было, а только несколько коров и быков, которых мы и держали в том хлеву. Услышав скрип открывающейся двери, она поднимала голову, смотрела на нас, потом вставала, подходила, немного играла с нами и снова возвращалась обратно, на свое место.

         Дядя Хало снова замолк, завернул вторую папиросу и закурил.

         — Дело было ранней весной, — продолжил он свой рассказ. – Минуло за полночь, и я вдруг проснулся от странных звуков. Оказалось, что это наша собака, которая визжала и когтями царапала входную дверь. Что от вас скрывать, что от Бога скрывать, врать не стану – я сильно испугался. От страха натянул одеяло на голову и лежу молча. Почему-то мне подумалось, что поблизости волки, а страх перед волком, как вы знаете, вещь страшная. Я от ужаса весь съежился и не могу пошевелиться. Не знаю, сколько прошло времени, но потом вижу – мама моя, царство ей небесное, и да будет пухом земля и вашим усопшим, встала с постели.

         — Земля пухом и твоим усопшим родителям, — откликнулись присутствующие.

         — Мама моя встала, зажгла лучину и стала будить моего отца. «Ло-ло, ло-ло, вставай, слышишь, — говорит она ему, — сука наша все визжит и визжит. Может, волки близко и хотят утащить ее?»

         — Ну, а у отца моего, да будет ему земля пухом, сон был очень крепок, и маме пришлось долго тормошить его, пока он не проснулся.

         Услышав, как скулит наша сука, отец вскочил с постели и прямо в нижнем белье подошел к двери и открыл ее. Мы, дети, тоже проснулись, сели в своих постелях и смотрели, что же будет дальше. А дальше было вот что: как только отец открыл дверь, в дом забежала наша собака и, виляя хвостом, стала с визгом крутиться у его ног. Потом выскочила из дома, и отец с матерью, поняв, что что-то случилось, побежали за ней. За родителями помчались и мы, дети, и увидели, как сука наша уже стоит у дверей в хлев и царапает ее своими когтями.

         — Да что же это такое? – удивился отец. – Может, волк туда залез через световое окошко? – и бегом кинулся в наши сени, сорвал со стены ключ от хлева и прибежал обратно. Вслед за ним бежала мама с зажженной лучиной, а за ней мы, дети.

         Отец открыл двери хлева и хотел было зайти, но собака, ловко прошмыгнув мимо него, юркнула туда  первой.

         — Неси сюда скорее лучину, посвети мне! – раздался крик отца из хлева, и мама кинулась туда. Когда в хлеву стало светло, мы все увидели, что наша корова отелилась и уже облизала и высушила теленка, а другие коровы и быки,  оборвав свои веревки, которыми были привязаны, сгрудились в другом конце хлева и глухо мычали.

         — Ты видишь, как собака прибежала и дала нам знать, что корова отелилась? – повернулся отец к маме. – Если бы мы об этом не узнали, то до утра коровы насмерть затоптали бы теленка.

         — Вот так, мои дорогие! А еще говорят, собака не понимает. Я клянусь уважаемым присутствующим, все это видел собственными глазами, и в моем рассказе нет ни слова неправды, — закончил свою историю дядя Хало.

          

* * *

          

         — А я собственными глазами видел другую невероятную историю, — продолжил разговор Хамзо, как только дядя Хало закончил свой рассказ.

         Это случилось несколько лет назад. Я тогда работал в городе, и в том дворе, где я снимал комнату, жила одна семья, которая потом уехала за границу. У них была хорошо обученная собака, но они с собой ее не взяли и оставили соседям.

         Прошел примерно год, как они уехали. Письма от них приходили постоянно, и соседи всегда были в курсе, как у них дела и как им живется-работается на новом месте.

         Однажды собака ни с того ни с сего начинает беспокойно носиться по комнате, выть, царапать когтями входную дверь и рваться наружу. Хозяева удивляются, потому что до времени, когда ее обычно выгуливают, еще далеко. Но видя ее состояние, бывают вынуждены вывести ее во двор. Но и там она не успокаивается, кидается по сторонам и то воет, то скулит. Приводят ее обратно домой, но и тут та же картина. Хозяин внимательно осматривает собаку, видит, вроде бы все нормально, но, заглянув ей в глаза, поражается – они полны слез. Пытаются накормить ее, дать воды, но она ни к чему не притрагивается и только носится по комнате и, не переставая, воет.

         Одним словом, не буду вас утомлять подробностями, но собака со своим воем не дала домочадцам сомкнуть глаз до самого утра.

         Ну, а люди городские к собакам относятся хорошо, вот и взяли они ее к врачу. Да-да, к врачу, оказывается, в городе есть такие специальные доктора  для собак. Так вот, врач осматривает собаку и говорит, что с ней все в порядке, что она не больна. И только тогда хозяева догадываются, что, наверное, что-то произошло и поэтому собака так неспокойна. И на всякий случай решают запомнить тот день, когда это случилось.

         Через некоторое время та семья, кому оставили собаку, получила от своего бывшего соседа письмо. В нем он сообщил, что в такой-то день (то есть в тот же самый день, когда собака не могла успокоиться) умерла его жена…

         Эта весть облетела весь квартал. Очень многие просто не поверили. Уверяю вас – и я бы не поверил, если бы не жил в том же дворе и не видел все своими глазами. Письмо было прочитано при мне, его слышал не только я, но и другие жильцы, и мы все очень хорошо помнили тот самый день, когда это случилось.

         И что вы на это скажете? Это вам не ум и не острый нюх, а что-то совсем неведомое. Посудите сами – как могло случиться, что на таком огромном расстоянии собака могла почувствовать, что именно в тот день, совсем в другой далекой стране, жена его хозяина умерла? Это же просто невероятно!

         — Действительно, история поразительная, мы еще такого не слышали, — сказал дядя Хало и, впечатленный, протянул рассказчику свою табакерку, чтобы тот отсыпал себе табачку и завернул папиросу.

          

* * *

          

         И вот так, до поздней ночи в ода дяди Джмшида рассказывались разные истории. Их было много, очень много, и одна интереснее другой. Но как жаль, что из всего услышанного в моей памяти остались лишь эти, о которых я только что вам поведал.  

 

Художник Арыф Савынч.