МАХМУД

МАХМУД

         Махмуд слыл в деревне чудаковатым и глуповатым человеком. Иногда он вытворял такое, что уму было непостижимо. Односельчане хорошо знали об этом и поэтому, когда в очередной раз слышали о его какой-то странной  выходке, только смеялись и говорили:

         — Ну, если не Махмуд натворит, то кто еще?

         Как-то раз Махмуд направляется по делам в дальнюю деревню. По пути хочет закурить, но спохватывается, что кисет с табаком забыл дома. Ему уже лень возвращаться обратно, и он прикидывает, что по пути ему еще встретится какой-нибудь заядлый курильщик. Идет, но как назло, навстречу никто не попадается. Не выдерживает, собирает по дороге высохшие листья щавеля, растирает, крошит их в пыль и скручивает папиросу. Разок-другой делает затяжку, но чувствует, что это только увеличивает желание, отбрасывает подальше самодельную папиросу и продолжает свой путь. Идет, а охота покурить только усиливается. Вдруг Махмуд замечает вдалеке идущего ему навстречу человека. В душе появляется надежда. Поравнявшись, Махмуд здоровается и спрашивает путника:

         — Послушай, ты куришь?

         — Да, курю, — отвечает тот. – А у тебя, наверное, закончились папиросы?

         — Да видишь ли, какая незадачка. Я кисет с табаком забыл дома. Не угостишь ли меня папиросой?

         — Конечно, — говорит путник, садится на обочину дороги, достает кисет и протягивает Махмуду.

         Махмуд сворачивает толстую папиросу и закуривает. Выкурив одну, сворачивает другую, такую же толстую. Покурив и поговорив о том о сем, оба встают, и, прощаясь, Махмуд спрашивает:

         — Ты, наверное, возвращаешься домой?

         — Да.

         — А мне еще далеко идти. Не дашь ли мне в дорогу немного табаку? Уж больно курить хочется.

         — Да, конечно, возьми себе несколько папирос, — говорит путник и протягивает ему кисет.

         Махмуд берет себе ровно половину, прощается и продолжает свой путь. Отойдя немного, прикидывает, что табака взял мало. «Ах, надо было побольше взять. Он ведь все равно идет домой, зачем ему столько?», — поворачивается и окликает путника. Тот останавливается. Махмуд подходит к нему.

         — Этого табака мало. Дай мне остальной, — говорит он приказным тоном.

         — Пожалуйста, оставь мне только пару штук, а остальное возьми, — отвечает путник и протягивает ему кисет.

         Махмуд опустошает кисет и пустым возвращает путнику.

         — Ты хотя бы одну-две оставил мне, — удивленно, но спокойно говорит тот.

         Махмуд, даже не ответив, отворачивается и уходит. Идет, а про себя думает, что уж больно хорош был кисет. «Да, красивый у него кисет. А он, видно, добрый, наверное, ничего не скажет. Надо у него этот кисет отобрать», — решает Махмуд, опять поворачивается и окликает путника.

         — Подожди, хочу тебе кое-что сказать.

         Путник терпеливо ждет, пока не подойдет Махмуд.

         — Отдай мне свой кисет, — опять приказным тоном говорит Махмуд.

         — Почему?

         — Я так хочу. Говорю тебе, давай его сюда.

         — А если не дам? – спокойно спрашивает тот.

         — А не дашь, так я силой отберу.

         — Ну, так я не даю. Посмотрю-ка я, как ты его отберешь, — говорит путник и исподтишка смотрит на Махмуда. Видит, тот без оружия.

         Махмуд повторяет свои угрозы.

         — Да ты что, разбойник, что ли? Или с ума сошел? Так отвечаешь на добро? Я тебе папиросы, а ты так со мной? Я сам виноват: зачем дал тебе папиросы, чтобы ты так обнаглел!

         — Значит, не дашь?

         — Не дам!

         Махмуд накидывается на путника. Тот ловко уворачивается от удара и сам так сбивает Махмуда с ног, что тот с грохотом падает на землю. Путник, подоспев, упирается ему коленом в грудь и достает небольшой кинжал. Увидев лезвие, Махмуд теряет от страха голову.

         — Ну, все, ты от меня не живым уйдешь, — говорит путник. – Настал твой час. Я тебя убью. Вставай и вырой себе могилу. Не выроешь, я оставлю твой труп под этим солнцем воронью на съедение.

         — Нет, умоляю, не делай этого! Ты этого не сделаешь! – испуганно кричит Махмуд.

         — Нет, такие подлецы, как ты, должны подохнуть, — говорит путник и лезвием кинжала подталкивает Махмуда. – Давай, вставай! Кому говорят, вставай!

         Махмуд умоляет сжалиться над ним, но путник непреклонен:

         — Если сам не выроешь могилу, я оставлю твой труп гнить здесь, прямо посреди дороги, и будет он вонять на всю округу!

         Махмуд видит, дела его плохи.

         — Ну, виноват я, виноват, — говорит он дрожащим голосом. – Ради Бога, пожалей меня, не убивай! У меня дети малые, на кого они останутся?

         — Видно, ты не в первый раз вытворяешь такое, — путник пинает его ногой и с гневом продолжает. – Должен же ты когда-нибудь ответить за это? – не дает Махмуду вставить ни слова и добавляет. – Настал тот день, когда за все свои подлые поступки ты будешь наказан. Живым ты от меня не уйдешь. Чтобы твой труп не сгнил под этим солнцем, лучше вставай и вырой себе могилу.

         — Умоляю, не убивай меня, делай со мной что хочешь, только не убивай! — голосит Махмуд, а сам все смотрит ему в глаза и по лицу его чувствует, что путник – человек незлой. Видит, выхода у него нет, и начинает подхалимничать. – Ты человек порядочный, благородный, настоящий ага, не то что я, босяк. Да, да, босяк! Только босяк может вытворить такое! Я подумал, раз ты уступаешь мне, значит, ты слабак. Вот и захотелось мне одержать над тобой верх и прослыть после этого смельчаком в нашей округе.

         — Грабя людей? – с иронией произнес путник. – Да, видно, ты действительно босяк. Ну, что ж? Тем хуже для тебя. У тебя нет выхода: вставай и рой себе могилу. Будешь рыть или нет? – и опять подталкивает его кинжалом.

         Махмуд видит, и лесть ему не помогла. Делать нечего – с трудом поднимается на колени. Его сильно трясет. Растерянно оглядывается и не знает, что делать. С перекошенным от страха лицом он так и остается на коленях, не в силах выпрямиться во весь рост. 

         Увидев Махмуда в таком жалком виде, путник сжаливается над ним.

         — Убирайся! Не стану я марать об тебя руки! Но не дай Бог тебе еще раз вытворить такое. Не суй свой нос во все дыры! Иногда вместо мыши можно и на змею напороться. Иди, я тебя не трону. Хватит с тебя сегодняшнего. Но тот табак, что я отдал тебе, давай сюда. Такие подлецы, как ты, недостойны сворачивать папиросы из табака порядочных людей. Если ты был бы  настоящим курильщиком, то на такую подлость не пошел бы. Убирайся!

         Махмуд, ошалевший, таращит глаза на путника и не может вымолвить ни слова. Смысл сказанного как будто не доходит до него.

         — Говорю тебе, давай сюда табак и убирайся! И чтобы ты больше мне на глаза не попадался, — раздраженно и нетерпеливо говорит путник.

         Махмуд, как в полусне, встает с колен, достает из кармана табак и дрожащей рукой протягивает путнику. Тот выхватывает и начинает так крошить его в руках, что табак превращается в мелкий порошок. Потом, взмахнув рукой, рассеивает его в воздухе и поворачивается к Махмуду.

         — Ты думаешь, мне жаль табака? Нет, мне не жаль. Я только хочу, чтобы в этом состоянии у тебя не было ни одной папиросы для того, чтобы ты мог закурить и успокоиться. Ты должен остаться без курева, чтобы хоть немного образумиться. А если ты настоящий курильщик, ты должен знать, что это значит, — говорит путник, поворачивается и уходит.

         Махмуд, как побитый, стоит и не может сдвинуться с места. Долго смотрит вслед уходящему, потом, опомнившись, продолжает свой путь.

         Возвратившись в деревню, Махмуд подробно рассказывает об этой истории своим односельчанам. Но те не удивляются.

         — Ну, если это Махмуд, того и следовало ожидать, — говорят они и смеются.

         Очень часто, чтобы потешиться над незадачливым Махмудом, односельчане говорили ему:

         — Ну, давай, Махмуд, расскажи-ка нам еще раз, как ты хотел отобрать кисет у того человека!

         Махмуд отмалчивался и лишь, наклонив голову, усмехался. Казалось, ему самому становилось смешно от всего того, что он сделал.

         Ну, уж очень наивным был Махмуд. Таким наивным, что даже не понимал, о чем можно рассказывать, а о чем – нет. Что случилось, что увидел, что услышал – рассказывал все, ничего не утаивал. И поэтому окружающие хоть и смеялись над очередным его приключением, а некоторые и отпускали по этому поводу острые шуточки, но все знали, что он не лжет и по наивности своей говорит все как было на самом деле.

         Проделки Махмуда быстро забывались, но, казалось, односельчане постоянно были в ожидании очередных забавных историй. И они не заставляли себя долго ждать.