НЕ ПОЗВОЛИЛА СОВЕСТЬ

          

          

НЕ ПОЗВОЛИЛА СОВЕСТЬ

          

          

                 Аслан и Сабри поссорились. А виноват был Аслан: заприметив красивую невестку Сабри, он не упускал случая, чтобы не приударить за ней. То заговорит с ней без всякой на то причины, то словно невзначай окажется рядом… Дело дошло до того, что Сабри даже предупредил его, чтобы тот держался от нее подальше. Аслан в ответ смолчал, но продолжал вести себя по-прежнему. Правда, между ним и молодой женщиной ничего серьезного не было, невестка и смотреть не хотела в его сторону, но сельчанам и этого было достаточно, чтобы начать судачить. Время от времени эти сплетни доходили и до Сабри, но ему, до смешного уверенному в том, что его невестка ни в чем не виновата, совсем не хотелось поднимать шум и скандал, чтобы не дать еще больше повода для пересудов. Но чем дальше, тем больше накручивался клубок деревенских сплетен, и Сабри уже стало невмоготу выдерживать намеки и ехидные усмешки за своей спиной.

         Как-то раз Сабри столкнулся с Асланом прямо посреди деревни.

                     — Послушай, ты, сопляк, – Сабри резко шагнул к Аслану, перегородив ему дорогу. – Я ведь предупреждал тебя: держись подальше от моей семьи! До тебя что, плохо доходит? Или я неясно выразился?

               — От сопляка слышу, – огрызнулся Аслан. — Лучше попридержи язык и вообще отстань от меня! Что привязался?

         Аслан нравом был вспыльчив и горяч и в пылу мог наговорить что угодно, не разбирая, кто перед ним стоит – взрослый человек или зеленый юнец. Так было и в этот раз. Не посчитавшись с тем, что Сабри годился ему в отцы, Аслан так грубо и нагло повел себя, что Сабри пришел в ярость и накинулся на него с кулаками. Завязалась драка, но Аслан был молод и силен, и пока подоспели сельчане, успел так избить Сабри, что рассек ему в кровь губы и бровь.

                     Что правда, то правда – после случившегося Аслан немного образумился и оставил невестку Сабри в покое, но с того самого дня они перестали разговаривать и возненавидели друг друга.

          

*  *  *

              В то время в деревне не было ни одного каменщика, и единственным мастером, который строил дома для сельчан, был армянин Мацак. Сам он жил в Спитаке, а работал в деревне с ранней весны до поздней осени. Его жена Сато тоже часто бывала в этой деревне. Она меняла конфеты, которые почти невозможно было достать в тяжелое послевоенное время, на яйца, масло, сыр и другие продукты.

                Насколько Мацак был ленив и медлителен, настолько Сато была подвижной и шустрой. Он был невысоким и коренастым, а она сухощавой и высокой. Мацак все делал не спеша: будь то обеденная трапеза или воздвижение стены. Там, где другой мастер мог бы за один день закончить работу, Мацак трудился не меньше недели. И не то чтобы он отлынивал, просто по характеру был таким: все делал спокойно, никуда не торопясь, чинно и степенно. А еще он был большой охотник поговорить и порассуждать о чем-нибудь. Стоило кому-нибудь при нем обронить хоть слово, Мацак тут же бросал работу и пускался часами разглагольствовать.

                     Мацак был человеком трудолюбивым и нежадным. Очень часто, если у заказчиков на тот момент не было денег, он мог взять за свою работу картошкой или овсом, а если не было и этого, мог вообще работать в долг.

                Но Сато была не такой. Она дрожала над каждым яйцом и скупилась угостить хотя бы одной конфетой ребенка в том доме, где останавливалась. Особенно она злилась на мужа и постоянно пилила его за то, что он так мало брал за свою работу. Мацак же молча выслушивал ее упреки и лишь про себя посмеивался, не желая связываться со своей сварливой женой. Это молчание еще больше распаляло Сато, и она, вволю излив свою злобу на бессловесного мужа, под конец осыпала его проклятиями и удалялась прочь.

          

*  *  *

         Весной, когда Мацак как обычно строил новый дом, Сато в очередной раз пришла в деревню менять конфеты на продукты и остановилась в доме Халила. Туда тут же набежали женщины со всей деревни и сторговались в этот раз обменять конфеты на яйца. Обмен шел очень бойко, и довольные хозяйки, одна за другой выходя от Халила, несли домой заветные сладости, радуясь тому, что на ближайшее время семье будет с чем пить чай. На улице царило оживление: деревенские детишки крутились около своих матерей, и те, счастливые от того, что наконец-то могут побаловать своих детей чем-то сладким, давали каждому по одной-две конфете. И не только дети были рады лакомству – от них не отставала и молодежь. Подростки, молодые парни – все спешили к себе домой, приносили Сато яйца, рассовывали по карманам конфеты, а потом, расхаживая по деревне, демонстративно перед остальными сельчанами доставали по одной, неторопливо разворачивали, так же не спеша и с нескрываемым удовольствием отправляли себе в рот и, смакуя, пережевывали.

                     Аслан тоже принес яйца на обмен, но что-то у него с Сато не заладилось. Он вспылил и в порыве сказал ей несколько резких слов. Но и Сато в долгу не осталась и огрызнулась так грубо, что Аслан вышел из себя и даже замахнулся на нее. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Халил и его жена. Подоспев, они еле успели схватить Аслана за руки, оттащить его и вывести за дверь. Все еще крепко держа Аслана, Халил дал волю гневу:

                     — Ты что, с ума сошел? Что ты себе позволяешь? Как ты посмел такое сказать женщине, да еще в моем доме? – кричал он. – Она же моя гостья, а ты ведешь себя как последний… – на этих словах Халил запнулся и замер на секунду, с негодованием посмотрел Аслану прямо в глаза и вдруг резко оттолкнул его от себя. Потом отвернулся, тяжело дыша, и глухо произнес: – Будь моя воля, я бы показал тебе… А так… не хочу мараться…

                     Аслан стоял как вкопанный и угрюмо молчал, глядя в сторону. Он и сам осознал, что сделал то, чего нельзя было допустить, и очень раскаивался. И поэтому, чувствуя себя безмерно виноватым, он потупил голову и без слов выслушивал все то, что говорил ему Халил.

                     Вернувшись домой, муж и жена принялись успокаивать Сато, раскрасневшуюся и раздраженную. Говорили, что Аслан, правда, вспыльчивый и в порыве может наговорить лишнего, но сам он парень неплохой и беззлобный.

                     — Успокойся, сестра Сато, не переживай так. Он же тебе в сыновья годится, так считай, что это сын твой на что-то разозлился и нагрубил тебе. Разве так не бывает? – увещевала рассерженную Сато хозяйка дома.

                     — Но как он мог сказать мне такое? – со слезами вскрикнула Сато. — Но ничего, ничего, – и какой-то злорадный огонек мелькнул у нее в глазах, – он никуда не денется. В один день он хочешь – не хочешь приедет в Спитак.

                     — Конечно, приедет, – подхватила жена Халила. – А как же? Наши сельчане в году двенадцать месяцев там – то на базар, то по другим делам. Не горюй, сестра, как встретишь его там, накажи его как следует, чтобы в следующий раз неповадно было.

                     — Ничего, ничего, – опять повторила Сато с недоброй ухмылкой, – пусть он только попадется мне там на глаза, я ему покажу, на что способна женщина. Ничего… Ведь говорят же, «нога босого всегда у дверей сапожника». Хочешь – не хочешь он приедет в Спитак. И тогда он получит свое.

                     — Да не расстраивайся ты так, сестра Сато, – вмешался Халил. – С него хватит и того, что я ему сказал. Он парень неглупый, отходчивый и в тот же момент пожалел, что натворил глупости. Ну, было и прошло, смотри на это проще. И потом – я тебя очень прошу: не говори об этом Мацаку. Он уже давно стал своим в нашей деревне, и не стоит из-за этой глупой выходки сеять вражду между ним и этим парнем.

                     — Это почему я ничего не должна говорить Мацаку? Я скажу, обязательно скажу, – Сато вся пылала от негодования и обиды. – Он со мной так будет обходиться, а я должна молчать? Нет, я скажу Мацаку, пусть всыплет ему как следует!

                     Вечером Мацак после работы зашел к Халилу домой. Жена с мрачным видом сидела у тандура. Мацак сразу же почувствовал, что что-то произошло.

                     — Что случилось? – спросил он у Сато.

                     А Сато только этого и ждала. Все, что случилось в тот день между нею и Асланом, выложила перед мужем, а заодно приукрасила и преувеличила. Мацак слушал рассказ жены, и чем дальше, тем тяжелее становилось его дыхание, а и без того смуглая кожа лица и шеи приобрела багровый оттенок. Этот добродушный каменщик, хоть и был по характеру человеком спокойным и невспыльчивым, мог превратиться в бешеного зверя, стоило чему-то или кому-то вывести его из себя. Мацак было сорвался с места, но Халил проворно удержал его за руки и кинулся увещевать:

                     — Куда ты собрался, уважаемый? Подожди, тут не спешка нужна, надо разобраться. Куда ты под горячую руку пойдешь? Подожди, не спеши, выслушай и нас, мы ведь тоже тут были, тоже все слышали и видели, знаем, как было дело. Ты же не ребенок и тем более не чета этому бесстыжему Аслану. Успокойся и послушай, что мы тебе расскажем.

                     Мацак, тяжело дыша и с налитыми кровью глазами, снова сел на свое место. И хозяева поведали ему свою историю о том, что случилось днем, но при этом явно постарались сгладить острые моменты, чтобы не подливать масла в огонь. Сато, возмущенная тем, что очень многое умалчивается, все порывалась вмешаться и сказать, что все было не так, но Халил с женой так ловко все устроили, что не дали ей такой возможности. Им хотелось, чтобы все закончилось миром, и со своей стороны старались сделать для этого все возможное.

                     — Я знаю, вы хотите только добра, – произнес Мацак, когда гнев его немного утих. – Сато же молчала, поджав губы. – Но все равно, этот сопляк от меня не уйдет. Я этого так не оставлю. Я еще встречу его в Спитаке, ничего… – он помолчал немного и продолжил с нарастающим возмущением. – Ну, разве так можно? Как мог курд позволить себе такие гадкие слова в адрес женщины другой нации, да еще и замахнуться на нее? Ведь сколько лет вы меня знаете, сколько лет я работаю в этой деревне, разве вы или другие хоть раз слышали от меня худое слово?

                     — Нет-нет, что ты, – ответил Халил, – клянусь детьми. Ты человек почтенный, уважаемый, разве себе такое позволишь? Ты знаешь где, что и как говорить.

                     — Я-то знаю, а вот он? Но ничего, я ему покажу… Клянусь, я этого так не оставлю, я его проучу!

                     — Да ты что, Мацак, ты ведь человек умный, рассудительный, что ты такое говоришь? Значит, получается, что из-за каких-то неприятных разговоров нашей дружбе конец?

                     — А при чем тут дружба? Этот наглец не достоин того, чтобы из-за него пострадали наши отношения, – сказал Мацак уже более спокойно.

                     — Выходит, ты ему так ничего и не сделаешь, да? – снова вмешалась Сато. – Ну, конечно, если у меня такой муж, чего мне еще ждать?

                     — Подожди, Сато, ведь это не так, – обратился к ней Халил. – Зачем оскорбляешь Мацака? Ведь так нельзя…

                     Халил еще долго увещевал Мацака и пустил в ход все свое красноречие. Тот стал постепенно успокаиваться, но Сато по-прежнему сидела с угрюмым видом и даже не притронулась к еде, сколько ни уговаривали ее Халил с женой. После ужина хозяйка постелила постели, и все легли спать. Но до поздней ночи можно было слышать, как Сато шепотом рассказывала и пересказывала мужу о случившемся. Халил с женой, воспринявшие близко к сердцу все то, что произошло, тоже не могли уснуть.

                     — Слышишь, как накручивает мужа? – шепнул Халил жене.

                     Та кивнула и тихонько сказала:

                     — Боюсь, это добром не закончится…

                     Наступило утро. Сато, проснувшаяся еще более раздраженной, засобиралась в дорогу и не пустила мужу даже закончить работу. Все их дела в деревне так и остались наполовину: и начатый дом, и обмен конфет. Сколько ни уговаривали их Халил с женой остаться, Сато была непреклонна.

         Не успели они с Мацаком пройти и половину пути, как у дверей дома Халила оказался Аслан.

                     — Я пришел извиниться перед Сато за вчерашнее, – сказал он с виноватым видом, не осмеливаясь посмотреть Халилу в глаза.

                     — В Спитак иди извиняться, – с иронией бросил Халил и зашел в дом, оставив за дверью растерянного и виновато переминавшегося с ноги на ногу Аслана.

                     Деревня была небольшая, и о ссоре между Сато и Асланом и об угрозах Мацака расправиться с обидчиком жены узнали все, в том числе и Сабри.

          

*  *  *

                     В тот же год хмурым осенним вечером Сабри и Аслан случайно встретились в Спитаке на железнодорожной станции. Обоим нужно было в Тбилиси по своим делам. Столкнувшись у входа, они кинули друг на друга быстрый взгляд и тотчас же разошлись по разным углам. Оба уселись так, чтобы поменьше встречаться глазами, и в ожидании поезда каждый занялся своим делом: Аслан закурил, а Сабри раскрыл прихваченную из дому небольшую сумку и стал перекладывать вещи. В этот момент у входа в здание вдруг показался Мацак. Он равнодушно оглядел полупустой зал и, увидев в углу Аслана, метнул на него злой взгляд, немного потоптался и быстро вышел. Аслан же сидел, опустив голову, и ничего не видел, но Сабри сразу же заметил появление и подозрительно быстрое исчезновение Мацака и заподозрил что-то неладное. Посмотрев еще раз на Аслана и немного подумав, Сабри решил никуда не отлучаться и посмотреть, чем это все закончится.

                     Прошло немного времени. Уже скоро должен был подойти вечерний поезд на Тбилиси, когда Сабри заметил, как Мацак с несколькими крепкими парнями вороватого вида вошли в зал, подошли к Аслану и остановились перед ним.

                     Сабри, не отрывая взгляда от этой странной группы, поспешно стал складывать вещи в сумку и затягивать ремешки. Аслан же очнулся только тогда, когда эти люди подошли к нему вплотную, и резко встал. Они с Мацаком сказали друг другу несколько резких слов, и перепалка между ними чуть не переросла в драку – это опять-таки Аслан со своим горячим нравом все порывался ударить первым, но все же благоразумно сдерживался.

                     Сабри, хоть и сидел далеко и не мог расслышать всего сказанного, неотрывно следил за происходящим. В конце концов у него лопнуло терпение, он не выдержал, встал и, позабыв про свою сумку, поспешил в ту сторону. Тем временем один долговязый из тех парней, что пришли с Мацаком, небрежно закурил и, глядя на Аслана недобрым взглядом, сказал ему с вызовом:

                     — Если ты мужчина, выйдем со станции… Надо поговорить.

                     — Выйдем, – со злостью ответил Аслан и первым направился к выходу.

                  Мацак и все остальные поспешили за ним. Сабри, стараясь оставаться незамеченным, смешался с нахлынувшим в этот момент потоком пассажиров и выскользнул из здания, ни на минуту не упуская их из виду.

                     — Куда пойдем? – резко и довольно громко спросил Аслан, повернувшись к Мацаку.

         Мацак промолчал.

         — Туда, по мост, – ответил тот верзила, делая очередную затяжку.

         Мост, хоть и был не очень далеко от станции, выглядел в это позднее вечернее время довольно зловеще. Кругом не было ни души, и это пустынное место вместе с опустившейся на землю кромешной тьмой могло вселить ужас в кого угодно.

         Впереди, не расставаясь с папиросой, шел все тот же детина, за ним Аслан, а вслед уверенными шагами следовали Мацак и остальные парни. Сабри держался от них на приличном расстоянии, стараясь идти бесшумно и незаметно.

         Наконец они достигли пустыря под мостом. Аслан сделал пару шагов в сторону и резко повернулся лицом к остальным. Те тоже остановились. Двое или трое крепких парней угрожающе стали засучивать рукава. Мацак стоял молча и лишь тяжело дышал. Один, самый здоровый, потянулся к Аслану, замахнулся и хотел было ударить его, как в этот момент из темноты шагнул Сабри и вмиг оказался перед Мацаком.

         — Мацак! Что ты делаешь?

         Занесенная для удара рука замерла в воздухе. От неожиданности парень вздрогнул, и не только он, но и сам Мацак.

         — Сабри? И ты здесь? – остолбенел от удивления каменщик и вытаращил глаза.

         — И не стыдно тебе? Допустим, он сглупил, – Сабри указал рукой на растерявшегося Аслана, – поступил дурно, отвратительно, но ты? Случается, что и мулла над Кораном ошибается, и что же? Да, он виноват, но как ты мог позволить себе привести с собой этих людей, отвести этого болвана в такое глухое место, да еще и хочешь расправиться с ним? Неужели для тебя ничего не значит тот хлеб, который ты ел в нашей деревне? Почему все бросаешь под ноги и топчешь?

                     Мацаку стало не по себе. Пристыженный, он опустил голову и не знал, что ответить. Аслан же в удивлении таращился на Сабри и никак не мог взять в толк, как это его враг может так отчаянно за него заступаться.

                     — Стыдно, тебе должно быть стыдно! И мы еще считали тебя близким человеком… А ты берешь и вытворяешь такое… – сказал Сабри Мацаку и шагнул к Аслану.

                     — Пошли, паршивец, – и потянул его за руку, но тот стоял как вкопанный. Переводя взгляд с Сабри на Мацака, он прерывисто дышал. Кровь ударила ему в голову, он весь раскраснелся и не знал, что делать, как поступить, что сказать.

         — Иди и скажи спасибо Сабри и тому хлебу, что я ел у вас в деревне, – разочарованно бросил Мацак. – Если бы не это, знай – гнил бы сейчас твой труп под этим мостом, – и повернулся к тем парням, которые растерянно и с удивлением наблюдали за этой странной сценой.

         — Пойдем, пойдем отсюда, черт с ними, – сказал им Мацак, немного отошел, потом оглянулся и неожиданно сказал: – Прости меня, Сабри… и не держи зла, так уж получилось, – и вместе с теми парнями быстро скрылся из виду.

                     Сабри и Аслан молча направились к станции. Дойдя до входа, Сабри вдруг резко остановился и повернулся к Аслану:

                     — Ну а теперь, голубчик, мы опять враги.

                     Оба вошли в зал, и каждый прошел и сел на свое прежнее место. И только тогда Сабри вспомнил, что в спешке оставил на сидении свою сумку. Но там ее, конечно, уже не было…

               Итак, они расселись по своим углам, и, казалось, что ничего не случилось, ничего не произошло за этот небольшой промежуток времени. И только поезд приехал и уехал, а эти двое на него опоздали. Вот и остались они вдвоем на станции в разных углах дожидаться утреннего поезда…