БИРЮК

БИРЮК

            В этом большом санатории только у него не было приятеля. Он поселился здесь несколькими днями раньше нас и попросил для себя отдельную палату, договорившись с персоналом, чтобы к нему никого не подселяли.

            Этот человек явно избегал чьего-либо общества. В столовую ходил раньше всех и старался, пока зал еще не наполнился отдыхающими, быстро закончить с едой и уйти. В клубе танцев и кинозале его тоже ни разу не видели. Его можно было заметить лишь в уединенных местах, куда обычно никто не заглядывал. Молча, опустив голову и не оглядываясь вокруг, он медленно прогуливался и явно думал о чем-то своем. В окрестностях санатория у него была любимая скамейка, на которой он мог просиживать часами, подперев рукой голову. Но стоило кому-нибудь подойти и присесть рядом, как он тут же вставал и уходил по узкой тропинке в сторону леса, как бы давая понять, что не желает, чтобы его уединение было нарушено. Иногда он не спеша спускался в расположенное неподалеку ущелье, и нам сверху было видно, как он постоянно усаживался на один и тот же большой плоский камень и в задумчивости смотрел на шумный поток протекавшей мимо горной реки.

            Никто из отдыхающих даже не знал толком, как его зовут. Спрашивать же у сотрудников санатория было как-то неловко – не было никакого повода. Не помню, кто именно, но один из нашей компании, когда в очередной раз речь зашла об этом человеке, назвал его бирюком, и с его «легкой руки» это меткое прозвище сразу же прилипло к нему. Бирюк… Да, это действительно был бирюк – нелюдимый, сторонящийся всех и предпочитающий естественному человеческому общению непонятное для нас одиночество.

            На фоне безмятежной атмосферы, царящей в санатории, и доброжелательных отношений, сложившихся между остальными отдыхающими, это затворничество и полная отрешенность не могли не бросаться в глаза и даже вызывали у кое-кого некоторое раздражение.

            — И зачем только он сюда приехал? – пожимал плечами один из нашей компании. – Ни процедур не принимает, ни отдыхает, как все остальные… Только место зря занимает.

            — А тебе не все равно? Ну, приехал человек, так пусть отдыхает как ему нравится, – возражал другой.

            — Все равно, санаторий ему ни к чему. Это не его место, – не унимался первый.

            Честно говоря, первое время мы частенько обсуждали нашего Бирюка. Но постепенно эта тема нам наскучила, и мы почти забыли о нем. Лишь только иногда, увидев его где-нибудь поблизости, мы опять принимались за старое:

            — Смотрите, наш Бирюк опять вышел на прогулку, – замечал один из нас.

            — Интересно, о чем он так глубоко думает? Уж не подсчитывает ли что-то в уме? – отзывался другой.

            — Откуда ты знаешь, может, он ученый и сейчас думает над какой-то очень важной проблемой, – с иронией бросал третий.

            — Что-то не похож он на ученого, – наивно удивлялся первый, и мы все дружно хохотали над его простодушием.

            Как-то раз поздним вечером, когда вся наша компания собралась в вестибюле, речь опять зашла о Бирюке. Наши рассуждения о том, что таких нелюдимых как он, надо еще поискать, прервала старшая медсестра, сидевшая в соседнем кресле.

            — Нельзя так рассуждать о человеке, которого не знаешь, – вдруг обратилась она к нам, и мы все невольно повернулись в ее сторону.

            Это замечание прозвучало так неожиданно, что в первый момент мы просто растерялись. Но один из нас довольно быстро нашелся:

            — А вы что-то о нем знаете? Что он за человек?

            — Знаю… – она сделала небольшую паузу и продолжила. – Это очень хороший человек, просто замечательный.

            — А может, поделитесь с нами? – с любопытством спросил он. – Расскажите.

            Медсестра невольно оглянулась на других отдыхающих, которые сидели совсем близко и могли услышать каждое наше слово. И хотя их внимание было поглощено другими делами – кто смотрел телевизор, кто играл в карты, а кто читал или просто беседовал – медсестра явно почувствовала себя неуютно и пересела к нам поближе.

            — Это не какой-то крупный ученый. И не ответственный работник, – начала она. – Это обычный человек и, как вы все заметили, уже немолодой. Много лет подряд, точно не припомню, сколько, он приезжал сюда отдыхать вместе со своей женой. Какая это была красивая пара! На них было приятно смотреть. И выглядели они не как поженившиеся много лет назад супруги, а как двое влюбленных. Всегда вместе, всегда рядом, такие заботливые и внимательные друг к другу… Здесь у них были свои любимые места – то в ущелье спустятся, то забредут в лес. У них тут была даже любимая и знаменитая скамейка, про которую знал весь санаторий. Оба – и он, и она – были душой любой компании. Где бы они ни появились, тут же начиналось веселье – смех, шуточки, анекдоты… Такая была красивая и жизнерадостная пара… И когда он приехал в этот раз один, без жены, мы все очень удивились и, конечно, стали спрашивать у него, а где же, мол, ваша супруга. Оказывается, она несколько месяцев назад умерла, и видели бы вы его состояние, когда он буквально выдавливал из себя эти слова! Как тяжело было смотреть на его слезы… Да мы и сами не могли удержаться, ведь когда знаком с человеком лично, это всегда больно. Куда уж говорить о нем… Вы не поверите, но он, оказывается, все время носит с собой фотографию надгробной плиты с могилы жены. Несчастный, никак не может смириться с этой потерей… Вот поэтому он и приехал один. Он так нам и сказал, что приехал сюда не отдыхать, а еще раз посмотреть на те места, где они были вдвоем. А вы говорите «бирюк»… Откуда вам знать, может, так ему легче? Может, ему вообще кажется, что она вовсе и не умерла, а где-то здесь, рядом, потому что каждый предмет, каждая вещь напоминает ему о ней…

            Медсестра замолкла, и мы заметили, как у нее в глазах заблестели слезы. Этот невеселый и такой неожиданный для нас рассказ оставил такое тяжелое впечатление, что мы некоторое время сидели молча, не зная, что и сказать.

            — А не лучше ли было бы ему вообще не приезжать сюда? – нарушил тягостное молчание один из нас. – Ведь если все здесь напоминает ему о жене, зачем так мучить себя?

            — Чужая душа потемки, – ответила медсестра. – Может, ему казалось, что как раз-таки наоборот, в этих знакомых местах ему станет легче?

            — Вот почему он так часто ходит в ущелье и смотрит на воду… Да и в лес тоже… Теперь понятно… – отозвался другой.

            Опять воцарилось неловкое молчание.

            — А вы не знаете, в какой палате он остановился? – неожиданно обратился к медсестре один из нас – седовласый мужчина средних лет.

            — Знаю, – удивилась она такому вопросу.

            — Я предлагаю вот что. Давайте прямо сейчас же, не откладывая, зайдем к нему. Этот человек пережил такую трагедию. Ему и сейчас нелегко. Может, он нуждается во внимании, компании, сочувствии, в конце концов. Давайте зайдем и поговорим с ним.

            — Сейчас уже не стоит, – твердо сказала медсестра, покачав головой.

            — Почему?

            — Потому что он больше не мог здесь оставаться и уехал раньше, чем закончилась его путевка. Как раз сегодня утром он съехал.

            Это прозвучало так неожиданно, что каждый из нашей компании просто растерялся. Казалось, что странного могло бы быть в том, что отдыхающий мог уехать раньше времени? Ничего, если не считать того, что это случилось именно тогда, когда нам, уже посвященным в настоящую причину его нелюдимости и отрешенности, искренне захотелось проявить к нему простое человеческое участие и высказать сочувствие тяжелому горю.

            Снова наступило молчание. Да и зачем и кому нужны были слова? Каждый из нас в душе винил себя в том, что, совершенно не зная об этом человеке, составил о нем такое ложное мнение. К сожалению, так случается довольно часто – люди всегда спешат наградить кого-то каким-то прозвищем, и чаще всего обидным, не составляя себе труда сначала получше узнать его. Вот так и мы – назвали человека бирюком, а это был всего лишь мужчина, переживший и все еще переживающий невосполнимую утрату.

            — Да…, неловко как-то получилось, – приглушенно произнес все тот же седовласый мужчина и покачал головой.

            — Честно говоря, есть еще кое-что, – начала было медсестра, но потом вдруг запнулась. Она как будто сомневалась, продолжать ли ей дальше, но, поймав на себе наши вопросительные взгляды, она продолжила. – Конечно, это очень личный вопрос, но раз уж об этом зашла речь… Подождите, я сейчас вернусь, – и быстрыми шагами вышла из вестибюля.

            Мы переглянулись, но никто, конечно же, не знал, в чем дело, и нам не оставалось ничего больше, кроме как ждать ее возвращения.

            Через несколько минут она появилась и протянула нашему седовласому товарищу несколько исписанных листков бумаги.

            — Можете прочитать это вслух, – сказала она. – После его отъезда, когда убирали номер, нашли эти листки в письменном столе и отдали их мне. Правда, это очень личное, но они лежали без конверта, открыто. Зачитайте вслух, это прояснит очень многое.

            Наш приятель взял эти листки, еще раз взглянул на медсестру и с любопытством, но все же нерешительно приступил к чтению написанного:

            «Опять я здесь, в этих местах, в то же самое время года, но чего-то не хватает. Мне не хватает тебя. В наш прошлый приезд мы были здесь вдвоем, а сейчас я один, совсем один и тебя со мною нет. Почему меня покинула, зачем превратилась лишь в горькое воспоминание?.. Ведь всё осталось на своих местах, и только тебя нет со мною рядом…

            Не могу тебя забыть, а если бы даже хотел, сердце не позволит. Выхожу во двор в надежде, что ты опять сидишь на нашей скамейке и ждешь меня… Но вместо тебя вижу другую, незнакомую женщину. Нет, я не завидую ей и не желаю ей плохого. Пусть сидит там, пусть живет, пусть ходит по этой земле. Но все равно – мне больно от того, что ты раньше времени ушла, исчезла, улетучилась и оставила меня одного…

            Прогуливаюсь, а ноги сами несут меня к реке. И мне все кажется, что ты опять окажешься рядом и опять, как и прежде, заразительно смеясь, поднимешь всплески воды и окатишь меня ее брызгами, такими же теплыми и ласковыми, как твои мягкие руки. Но тебя нет, и кажется, что даже сама река догадывается об этом и потому шумит так грустно и печально.

            Ищу тебя везде, везде там, где ты была – у реки, на нашей скамье, на лесной поляне, в веселых и дружных компаниях, где так часто раздавался твой веселый смех. Иногда мне даже кажется, что среди хора чужих голосов именно он доносится до меня, и я спешу на этот голос… Но опять обманываюсь…

            Приехав сюда, мне почему-то казалось, что я повстречаю тебя именно здесь, в наших любимых местах… Мне казалось… Ищу тебя везде, но не нахожу… Сердце болит, ноет, плачет… Сторонюсь людей, бегу от их общества. Знаю, была бы ты жива, непременно сказала бы, что я не прав, что человек может пережить свое горе только в общении. Да, ты права, тысячу раз права, но ничего не могу с собой поделать. Сейчас мне хочется только одного – одиночества, чтобы никто не мешал мне искать тебя… Я не могу не искать тебя, иначе я сойду с ума.

            С первого же дня моего приезда сюда всё вокруг — и люди, и цветы, и деревья, и те места, где мы гуляли, — всё  только и вопрошает о тебе: «В прошлый раз вы были вдвоем, а сейчас ты один. Почему?» И что мне на это было ответить? То, что я тебя потерял, а сейчас ищу? Нет, это не я тебя потерял, это ты меня оставила… Ушла и оставила меня одного, чтобы я мучался и терзался до конца дней своих…

            А здесь всё по-прежнему, всё, как и раньше… Лишь только тебя нет рядом со мной, да и я уже другой, не тот, каким ты меня оставила.

            Не могу больше здесь оставаться, нет сил. Я возвращаюсь. С каким разбитым сердцем я приехал сюда, с таким же разбитым сердцем и возвращаюсь. Я искал тебя, думал, найду, но не нашел. И я зарекся больше никогда не возвращаться в эти края, где всё напоминает о тебе. Зря я сюда приехал, тебя здесь нет. Ты есть только в моем сердце, в моих воспоминаниях, в самом моем существовании…»

            На этом письмо заканчивалось. Платок медсестры был весь мокрый от слез. У меня к горлу подкатил комок, а у всех остальных на глазах стояли слезы. Тот, кто читал это письмо, в задумчивости пробегал взглядом по последней странице.

            — Вот и все, – сказала медсестра, протягивая руку за письмом. – К счастью, у нас есть его адрес, по нему завтра и вышлю это всё. В каком, наверное, он был состоянии, что совсем забыл об этом.

            Мы и не заметили, как наступила ночь, и разбрелись поодиночке унылыми шагами по своим палатам. Не знаю, как кто, но за всю ночь я так и не смог сомкнуть глаз.