ПЕВЕЦ

          

          

ПЕВЕЦ

 

  

            Стояли осенние короткие дни. Работа в поле закончилась, люди заготовили запасы на зиму, и деревня начала праздновать свадьбы.

         Вот уже несколько дней, как в доме Теджо собиралась молодежь. Все украшали и наряжали дерево жениха[1], при этом пели и танцевали, словом, вовсю готовились к свадьбе. В деревне уже повсюду чувствовалось ощущение праздника.

         В тот день, после полудня, прибыли музыканты. Пришел шафер, и молодежь, взяв дерево жениха, в сопровождении дафа[2] и зурны понесла его по всей деревне. Весело и пронзительно звучала зурна. Наигрывалась мелодия «Среди домов», и действительно, этот напев заполнял собой все пространство, проникал в каждый деревенский дом и хорошо был слышен даже на полях и лугах. Когда приближались к тому месту, где жили те, у кого в том году умер кто-либо из членов семьи, музыка обрывалась, несколько человек из процессии входили в дом и просили у родных разрешения сыграть свадьбу. Таковое, как правило, давалось, и снова громкие звуки начинали сотрясать деревню. Так,  переходя от дома к дому, шествие двигалось дальше. А одаривали его по-разному: кто-то увешивал дерево жениха своими фруктами, мужчины обычно давали музыкантам деньги, но обязательным было одно – каждая хозяйка клала в посуду музыкантов немного масла.

         К свадьбе готовились все – от мала до велика. Взрослые – будь то мужчины или женщины – тщательно выбирали и готовили новую одежду, в которой вечером должны были пойти на празднество, а молодежь вообще не показывалась дома, все время была у жениха и готова была плясать там до самого утра даже без музыки.

         В деревне царила суматоха, настроение у всех было приподнятое. Одним словом, была свадьба одной семьи, а веселье – общим.

         Время от времени прибывали приглашенные из других мест и подъезжали к дому Теджо. Вопрос, у кого они будут оставаться на ночь, пока не уедут, решался моментально: практически каждый из сельчан – и так повелось издавна – почитал за честь оказать гостям радушный прием и предоставить ночлег.

         В чьи двери ни постучались бы в тот день, везде столы были накрыты и ломились от угощения. Все, кому мало-мальски позволяли средства, будь даже наличие в хозяйстве одной-единственной козы, все хорошенько готовились и оказывали прибывшим достойное гостеприимство.

         Семья Джнди приняла приглашение на свадьбу, но Теджо не допустил,  чтобы она, как другие семьи, взяла бы к себе на ночь кого-нибудь из гостей: старый Джнди болел и уже несколько месяцев был прикован к постели. Те же семьи, которые забрали прибывших, пригласили к себе также соседей, и так старший сын Джнди Амар стал гостем в доме Темура. Амар был настоящим украшением говянда[3]. У него был прекрасный голос. И когда он пел, невозможно было не заслушаться его особым бархатным тембром и интонацией. Он был известен как хороший певец не только в своей деревне, но и по всей округе. Без него не обходилась ни одна свадьба, и очень часто за ним приходили даже из соседних сел и забирали на свои празднества.

         И сегодня тоже Амар украсил застолье у Темура. В прекрасном расположении духа, он много и охотно пел. Гости, позабыв про накрытый стол, жадно внимали его чудному голосу, а Амар, понимая, что они ничего не едят по его «вине», старался быстро закончить песню, отшучивался и при этом вел себя так тактично, что приглашенные без всякого смущения вновь принимались за угощение. Но стоило ударить дафу, возвещающему о начале очередной ритмичной мелодии, и Амар не мог усидеть на месте. Подняв свои тонкие руки, он принимался танцевать, и надо было видеть, с каким упоением и азартом он это делал!..

         — Молодец, Амар, да умножит Бог твои таланты, — то и дело повторяли музыканты и забирали у него полагающиеся им деньги, собранные с присутствующих.

         Руководитель свадьбы со всеми попрощался, попросил не опаздывать к началу говянда и, забрав с собой музыкантов, ушел навестить других приглашенных.

         Вечером в клубе собрался народ. Говянд размеренно и чинно двигался по кругу. Руководитель свадьбы призвал всех продолжить танец и попросил для этого молодежь петь хороводные песни, пока он вместе с музыкантами не пойдет за приглашенными и не приведет их на свадьбу.

         Сперва запевали парни: двое начинали и двое подхватывали. Потом к запевалам подключалась пара девушек, а пара парней им отвечала. Народ все прибывал и прибывал, и говянд постепенно увеличивался, становясь длиннее и степеннее. В центре круга, по которому двигались танцующие, был накрыт стол с выпивкой и чаразами[4], а за ним сидели несколько мужчин почтенного возраста. Когда в сопровождении дафа и зурны наконец прибыли приглашенные, их усадили рядом со старейшинами, а музыканты тем временем пошли и привели всех тех молодых невесток, чьи свадьбы состоялись в том же году.

         Говянд продолжал удлиняться. В самом его начале подле друг друга танцевали пожилые мужчины, за ними следовали те, кто женился в текущем году, потом неженатые парни, а далее женщины среднего возраста. За ними шли молодые невестки, после них незамужние девушки, и длинную цепь танцующих замыкали дети, для которых участие в общем говянде было верхом счастья. Начало и конец говянда почти слились друг с другом и образовали огромный круг. Зурначи[5] играл мелодию «Зуло», а дафчи[6] громко восклицал:

         — Молодец, Ростам! Сто рублей шаваша[7] от него в честь танцующих! Благодарим!..

         После каждого круга менялись те, кто танцевал во главе говянда. По обычаям, женщинам нельзя было его возглавлять. Если в честь каких-то женщин давался шаваш, то дафчи подходил к ним, несколько раз восклицал «шаваш, благодарим!» и одной из барабанных палочек взмахивал над их головами, как бы указывая присутствующим, что шаваш был дан именно в их честь. Голос дафчи не умолкал ни на минуту. Он то выкрикивал «шаваш, благодарим!», то вместе с зурначи пел песни и при этом приплясывал на месте.

         Мужчина среднего возраста с тонкой палкой в руках стоял в центре говянда и следил, чтобы дети не слишком шалили.

         Две молодые девушки, держа в руках посуду с хной, обходили присутствующих. Тот, кто погружал свой палец в хну, должен был положить деньги на их поднос.

         Говянд спокойно двигался по кругу.

         В этот момент в клуб зашла Зине, дочь Джнди, подошла к Амару, что-то шепнула ему на ухо, и оба быстро вышли.

         Старый Джнди был при смерти и позвал Амара, чтобы дать ему свои последние наставления. Он с нетерпением ждал сына, и когда тот вернулся, больной заметно оживился.

         — Амар, сынок, пришел мой конец, — сказал Джнди дрожащим голосом. – Заклинаю тебя, береги мать, сестер и братьев…

         Больной задыхался, ему трудно было говорить, а голос звучал глухо и низко.

         Амар застыл на месте. Вид отца и его слова подействовали на него как гром среди ясного неба. Еще несколько часов назад он неплохо себя чувствовал, а тут вдруг такое…

         — Отец, что с тобой?.. Ну, кто не болеет? Что ты такое говоришь? Потерпи немного, не надо так отчаиваться, — постарался успокоить его Амар, а у самого слезы подступили к горлу.

         — Нет, сынок, я не дотяну до утра. Мой тебе совет – никому не сообщайте о моей смерти… Пусть никто не знает, не надо портить людям праздник, — еле слышно говорил старик. – Горе и радость – родные братья, сынок, но горе не должно побеждать радость. Вот почему у нашего народа не принято в таких случаях возвещать о смерти… Заклинаю вас всех: и вы молчите…

         Больному снова не хватило дыхания, и, чтобы немного набраться сил, он замолк, но при этом не сводил с сына пристального взгляда.

         — Амар, сынок, обязательно вместе со всей семьей пойдешь на свадьбу, чтобы никто ни о чем не догадался… Не будем лишать нашу молодежь такого праздника… Ах, как сладка жизнь!.. Только после того, как свадьба закончится, можете начать меня оплакивать… А меня похороните рядом с родителями… Слышишь, заклинаю тебя, ни в коем случае не срывай людям свадьбу, — с большим трудом больной повторил свой наказ, посмотрел сыну прямо в глаза, и две слезы потекли по его щекам. Потом медленно повернул голову и посмотрел на собравшихся у его постели родных таким взглядом, словно уже прощался с каждым из них.

         Вся семья тихо плакала, чтобы не потревожить покидающую тело душу. Амар тоже плакал и не мог остановиться. На его глазах отец угасал и таял как свеча.

         А издалека доносились звуки дафа – говянд уже расходился.

         Джнди не дотянул до утра и умер перед самым рассветом.

         Кроме семей Теджо и Джнди все остальные семьи в то утро спали допоздна.

         Вместе с прохладным утренним ветерком в деревню снова пришли звуки музыки. Сначала даф и зурна раздались около дома Теджо, а потом разлетелись по всему селу, собирая приглашенных на свадьбу.

         Утром сосед Темур снова послал за Амаром своего сына. Амару, сердце которого разрывалось от боли и скорби, не хотелось никуда идти, но другого выхода не было. Если бы он отказался, о случившемся могли бы тут же узнать, а Амар, как наказывал ему отец, вовсе не желал портить людям праздник. Но как идти на свадьбу, да еще с таким сердцем?.. Амар не знал, как ему поступить, пока мать тихо не сказала ему:

         — Сынок, это наказ твоего отца. Вставай и иди…

         Амар сидел среди гостей Темура за одним столом. Внимательно приглядевшись, можно было заметить, что в своих мыслях он находится в совершенно другом месте, где не так оживленно и весело, как за этим праздничным застольем. Он то забывал дать ответ на произнесенный тост, то неподвижно застывал, глядя в одну точку, а когда брал рюмку, его руки начинали дрожать, выражение лица менялось, и срывался голос. Иногда дрожь становилась такой сильной, что руки слабели, не могли удерживать рюмку, и она со звоном падала на стол.

         — Ради Бога, Амар, что с тобой? Почему у тебя сегодня нет настроения? – спросил Темур. – Неужели дяде Джнди так плохо?

         Амар смешался и не знал, что ответить. Но это продлилось лишь пару секунд, и, справившись с растерянностью, он сумел спокойно ответить:

         — Нет, почему же… Настроение у меня хорошее, да и отцу сегодня лучше.

         В эту минуту громко ударил даф – это музыканты пришли к дому Темура забирать его гостей. Хозяин, как того требовал обычай, дал дафчи и зурначи немного денег, и члены семьи принялись перед ними танцевать, стараясь задержать и музыкантов, и своих гостей как можно дольше.

         Вместо веселой мелодии в ушах Амара раздавался надрывный плач и вскрики «брао-брао»[8], а перед глазами стояла скорбная картина: тело старого отца посреди комнаты, а вокруг оплакивающие его женщины. Голову словно сдавило тисками от этого хаоса ощущений и образов, и бедный Амар оцепенел на месте… Чувство реальности вернулось к нему чуть позже, и то ненадолго. Ему лишь запомнилось, как он вместе со всеми идет к дому Теджо, а рядом с ним бодро вышагивает сосед Темур…

         Тело бедного Джнди положили посреди комнаты, окна задернули занавесками. Вдова и остальные члены семьи сидели рядом и молча оплакивали умершего. Когда приходил кто-нибудь из соседей и справлялся о самочувствии Джнди, жена выходила к ним в сени и тихо отвечала:

         — Джнди в комнате спит…

         Музыканты заиграли мелодию «Джрида»[9], и всадники тронулись в путь за невестой. Амара тоже забрали с собой.

         Праздник продолжал набирать силу, но веселые напевы не долетали до слуха Амара. Мысленно он был там, в своем доме, у тела старого отца. Время от времени он вспоминал его наказы и, спохватившись, старался совладать с собой и держаться так, чтобы никто ничего не заметил. Казалось, иногда это ему удавалось, но более внимательный взгляд мог бы легко заметить, что улыбка была натянутой, а радость – неискренней и фальшивой.

         Невесту привезли после полудня. В большой комнате накрыли столы. Было полно народу, тамада умело и уверенно руководил пиршеством. Тосты следовали за тостами, певцы сменяли друг друга, и стоило им хоть ненадолго затихнуть, как тут же раздавался такой грохот барабана и пронзительные звуки зурны, что казалось, сейчас рухнут стены. Но как бы ни было шумно, все могло так же незамедлительно стихнуть, если начинала играть свирель. Эмоции, ощущения, чувства – всё на этой свадьбе было единым и по-настоящему общим. Люди радовались от души, смеялись, шутили… Действительно, какое веселье без острой и беззлобной шутки?..

         И только Амар тихо и незаметно сидел в сторонке, весь какой-то сутулый и с потухшим взглядом. Пот градом лил с его лица и смешивался со слезами, которые он не в силах был удержать, а он нарочно не вытирал его, боясь, что окружающие могут догадаться, что он плачет.

         — А почему наш Амар сегодня молчит? – вдруг раздался голос тамады. – Амар, ради Бога, спой нам что-нибудь!

         Все остальные певцы затихли. Музыканты тоже оборвали игру, и присутствующие в один голос принялись воодушевлять Амара:

         — Давай, давай!..

         Амар попал в неловкое положение и попытался отказаться:

         — Я простудился, видите, как я вспотел? Сегодня у меня что-то не получается, — сказал он дрожащим голосом.

         — Перестань, — взмахнул рукой тамада, — не ищи повода, чтобы отказаться, все равно не получится! Как бы ни сел твой голос, он один стоит больше, чем десять голосов Шамиля. Ты не видишь, он с утра нам уже надоел, — и тамада с улыбкой повернулся к Шамилю.

         Раздался восторженный гул – последняя шутка пришлась всем по душе. Сельчане хорошо знали характер этих обоих балагуров, которые не упускали ни одного случая, чтобы не подколоть друг друга.

         — Я хоть худо-бедно, но все же справляюсь со своим делом, — подал насмешливый голос Шамиль. – А от тебя нет никакого толку!

         Все дружно рассмеялись, но никто не собирался оставлять Амара в покое.

         — Давай, Амар, давай!..

          И Амар с разбитым сердцем затянул песню «Ветер Калани[10]». Его звонкий и красивый голос на этот раз звучал совсем по-другому: как-то надтреснуто, натянуто, а иногда так слабо, что казалось, вот-вот сорвется. Он пел и сам не чувствовал того, с какой нескрываемой болью звучит каждое слово в этой старой песне.

Дует студеный ветер Калани, студеный ветер,

Трубка в руках моего отца из ветки шиповника,

Кончик ветки из янтаря…

         Наступила мертвая тишина. Присутствующие застыли, боясь пошевелиться и нарушить то ощущение, которое нахлынуло на них с этим удивительным пением. Люди находились под большим впечатлением и, казалось, на какое-то время перестали четко осознавать, где именно находятся – на свадьбе или на поминках, – уж слишком сильна оказалась та печаль, которой был пронизан голос певца, и слишком тесно переплелись в нем два таких противоположных чувства, как скорбь и радость. Но грустных интонаций, увы, все же было больше, чем веселых, и, почувствовав это, Амар уже не стал продолжать и резко оборвал песню.

         Некоторое время все сидели молча, и только задумчивый голос руководителя свадьбы нарушил эту гнетущую тишину:

         — Ну и голос у тебя, Амар… Только сегодня он звучал уж слишком печально, не знаю, почему…

         Немного погодя всё снова вошло в привычную и естественную для праздника колею. Вновь воцарилось веселье, люди ели, пили, произносили тосты в честь друг друга, пели и танцевали. А под конец дали топаи[11] и разошлись по домам.

         Вечером снова раздались звуки дафа и зурны – это танцевал говянд.

         Как наказывал ему отец, Амар так и сделал: взял братьев и сестер и вместе с ними пошел на свадьбу. Но там задерживаться они не стали, и очень скоро вся семья вернулась домой.

         И только на следующий день деревню облетела весть, что вот уже второй день, как Джнди умер…