— Подожди, сынок, разве дядя не сказал тебе, чтобы мы на ночь глядя не шли обратно, а добрались бы до соседней деревни и переночевали там у Рубена?

        — Да, сказал. Но за то время, пока мы доберемся туда, мы можем успеть вернуться домой. И потом, ведь сегодня в деревне свадьба.

        — Но ведь поздно, — с сомнением в голосе сказала мама.

        — Ничего, мы успеем. Пока все соберутся для говянда[1], мы к тому времени уже вернемся.

        Вот уж сколько лет, как в нашей деревне не справляли свадеб. Шла война, и было не до этого. А это была первая после война свадьба, и мы все за эти долгие тяжелые годы истосковались по веселью, по праздничной суматохе, по музыке. И поэтому мне хотелось во что бы то ни стало успеть попасть на эту свадьбу. И не только из-за этого. В нашей деревне мне нравилась одна девушка, и я искал любой повод, чтобы хоть издали полюбоваться ею. А на эту свадьбу она уж точно пришла бы, и будь у меня связаны ноги, будь я за семью горами – я бы все равно сделал все, чтобы быть в этот вечер в деревне. Ничто не могло бы меня остановить: ни зима, ни это глубокое ущелье, ни надвигающаяся темнота.

        С этим решительным настроем я шел обратно. Но возвращаться было гораздо труднее – надо было преодолеть крутой подъем, да еще с тяжестью на спине. Шли мы не так быстро и часто останавливались, чтобы перевести дух. Во время очередной остановки мама, отдышавшись, с упреком сказала мне:

        — И зачем нужно было нам, сынок, на ночь глядя возвращаться? А если, не дай Бог, поднимется ветер и разыграется вьюга, что нам тогда делать?

        — Ничего страшного, мам, — ответил я, — небо ясное, и ветра не будет. Вот увидишь, до ужина мы доберемся обратно и даже успеем к началу говянда.

        — Так ты из-за свадьбы не пустил, чтобы мы пошли к Рубену? – сказала мама с улыбкой.

        Я ничего не ответил и пошел вперед. Мама последовала за мной. Немного похолодало, однако ветра не было. Солнце уже скрылось за горами, но их вершины все еще были очерчены золотистым заревом.

        — Мам, давай прибавим шагу, чтобы пока еще светло, мы успели бы дойти до перевала, — сказал я, а у самого в голове вертелось только одно: как сделать, чтобы поспеть к свадьбе. И это придавало мне еще больше сил и гнало вперед. Я шел и не мог нарадоваться двум вещам: предстоящей в деревне свадьбе и приезду дяди. Он, поди, не только съестное нам принес, но, наверное, и кое-что из одежды для меня. Упиваясь этими мыслями, я и не заметил, что мама сильно отстала от меня.

        — Мама, что случилось? Почему идешь так медленно? – прокричал издали я.

        — Трудно мне, сынок, — ответила она еле слышно. – Задыхаюсь я.

        — А почему не окликаешь меня, чтобы я тебя подождал?

        — Я пару раз позвала тебя, но ты не услышал.

        Мне стало стыдно от того, что я, углубившись в свои мечтания, совсем позабыл про маму. Я остановился и подождал, пока она не подошла. Взял ее узел и положил на дорогу. Она подогнула юбки, присела и сказала мне, чтобы я тоже присел и хоть чуть-чуть отдохнул. Но я отказался и остался стоять. Она немного посидела, перевела дух, потом встала, взяла в руки свою ношу, и мы опять двинулись дальше. Перевал был уже близок, но к тому времени солнце окончательно скрылось, и стало совсем темно. Правда, чем дальше, тем больше крепчает мороз, но ветра нет. Наверное, сама природа сжалилась над нами, потому что если бы разыгралась вьюга, то еще не известно, чем бы закончился наш поход. А сколько было таких случаев, когда люди насмерть замерзали в этом ущелье или же на них обрушивалась лавина! Рассказывали, как не так давно несколько человек из соседней деревни попали под лавину, и сколько не искали их тела, никак не могли найти. И так они под снегом пролежали всю зиму до весны, пока не стал таять снег. Только потом их нашли и отвезли хоронить как полагается.

        Но в тот раз нам с мамой повезло – ветра не было. В ущелье стояла мертвая тишина, которая время от времени нарушалась шумом небольших камней, которые попадали нам под ноги и скатывались вниз, увлекая за собой другие. Мои чарыхи стали такими жесткими и так скользили по затвердевшему снегу, что мне с трудом удавалось удерживаться на ногах. Дорога была крутая и очень опасная, и сорвись я, как говорится, и косточек моих бы не собрали.

        — Мам, твои чарыхи тоже затвердели? – спросил я.

        — Ну, а как ты думал, сынок? Конечно.

        — Смотри, будь осторожна, как бы не поскользнуться!

        — Да что там я, лишь бы с тобой ничего не случилось! Будь осторожен, не спеши, — и, воздав руки к небу, взмолилась. – Хатуна Фархан [2], я надеюсь на тебя, помоги нам в эту ночь целыми и невредимыми добраться домой! Огради мое дитя от худого, молю тебя! Обещаю, если все обойдется, я завтра же раздам горячий хлеб. Сынок, — обратилась мама ко мне, — если у тебя скользят ноги, я прихватила с собой несколько травяных веревок. Давай обвяжем ими твои чарыхи, и ты сразу перестанешь скользить.

        — Нет, пока не надо, — слукавил я, стараясь выиграть время. – А где эти веревки? Я их не видел.

        — Ты разве не заметил, как я, когда укладывали твой тюк, положила их туда? Я захватила их на всякий случай, думала, что они могут нам еще пригодиться.

        Вот так, переговариваясь, мы поднимались наверх. Я шел и все время оборачивался назад, чтобы посмотреть, как идет мама и не нужна ли ей моя помощь. Но она уже не отставала и шла на несколько шагов позади меня. В тех местах, где было трудно пройти, я протягивал ей руку и изо всех моих детских сил тянул ее вперед. Один раз я поскользнулся, и мамин испуганный крик эхом отозвался по всему ущелью. Но, к счастью, моя нога успела натолкнуться на большой камень, не то я кубарем скатился бы на самое дно ущелья.

        — Осторожнее, сынок, осторожнее, — на маме от страха не было лица. – И зачем только я тебя послушалась! Надо было нам идти к Рубену, как сказал твой дядя. И зачем я только согласилась!

        — Ничего, мама, мы почти дошли до перевала. А там уже дорога идет вниз, и нам будет легко. Вот увидишь, через полчаса мы будем в деревне.

        И действительно, до перевала осталось совсем немного. Но как раз-таки этот отрезок пути был самым трудным. Наиболее крутой подъем начинался именно сейчас. Мы немного постояли, отдышались, передохнули и, взявшись за руки, осторожно пошли вперед. Я опять был впереди и передвигался медленными шагами: нащупав твердую почву под одной ногой, только тогда я поднимал другую и точно таким же образом делал следующий шаг. Мама ступала по моим следам. В те минуты мне казалось, что эта изнуряющая и опасная дорога никогда не закончится. Я почувствовал, что мама выбивается из сил, и решил дать ей немного передохнуть. И я стал останавливаться через каждые пять шагов: пройду пять шагов и остановлюсь, потом опять пять шагов и снова пауза.

        — Ты зачем так часто останавливаешься, сынок? – спросила мама.

        — Устаю, — солгал я, но мама поверила сразу.

        — Да ослепнут мои глаза, как же это так? – запричитала она. – Ведь говорила я тебе не возвращаться сегодня в деревню! А ты меня не послушался! Да я и сама виновата – не надо было с тобой соглашаться.

        — Ничего, мам, осталось совсем  немного, — стал я ее успокаивать. – Мы почти у перевала, а там уже дорога легкая и безопасная.

        Короче говоря, мы дошли до перевала. Здесь, наверху, всегда был сильный вихрь, но сейчас дул только слабый ветерок. Выглянула луна, и ее свет красиво освещал всю местность, покрытую нетронутым толстым снежным покровом. Издалека была видна наша деревня.

        Мы не задержались на вершине перевала, потому что боялись замерзнуть: дул ветер, а мы, разгоряченные и вспотевшие от тяжелой дороги, стояли на самом открытом месте. Дорога шла вниз, и снег под ногами был уже не таким твердым и скрипучим, как в ущелье. Мы стали быстро спускаться вниз, как вдруг мама неожиданно закричала:

        — Хамид! Хамид! Мы идем!

        — Мам, ты что, не знаешь, что дядя не должен идти нас встречать, — удивился я. – Он сам сказал мне, чтобы мы шли в соседнюю деревню и переночевали там.

        — Он и мне так сказал, — вздохнула мама.

        — Так зачем ты его зовешь?

        — А вдруг здесь дикие звери поблизости? Может, они услышат мой голос и не станут близко подходить?

        — А может быть и наоборот – они услышат твой голос и прибегут. Тогда что?

        — Нет, сынок, звери, услышав голос человека, пугаются и уходят.

        Я промолчал. Но сомнение и тревога вкрались в мою душу. Я почувствовал, что мама могла позвать кого-то только от сильного страха, и мне стало не по себе.

        Обратная дорога была намного легче. С того момента, как мы обогнули перевал, мама шла впереди, а я за ней. Небольшие овраги перемежались невысокими холмами. Стоило нам спуститься в овраг, деревня исчезала из виду. Но как только мы поднимались наверх, она снова была хорошо видна, и одни только мысли о том, что сегодня там будут праздновать свадьбу, грели душу и толкали уставшие ноги вперед.

        Мы прошли довольно много и уже вышли на равнину. Начиналась ровная дорога, но деревня была все еще далеко. Ветра не было, и все вокруг было спокойно. Приободрившись, мама стала рассказывать мне разные истории, и так, коротая время, мы возвращались домой.

        И вдруг как будто кто-то на ухо мне сказал, чтобы я оглянулся и посмотрел назад. Я повернулся и заметил вдалеке что-то серое, идущее вслед за нами. Это серое напоминало собаку, и я сразу же догадался, что это волк. В наших краях водились только волки и лисицы, но это существо не было похоже на лису. Значит, это мог быть только волк. Говорят, в такие моменты мысль человека начинает усиленно работать, и я тут же вспомнил, что волки боятся огня.

        «Не бойся, — сказал я сам себе, — у меня же есть с собой травяные веревки и спички. Он еще далеко, а если приблизится, я подожгу эти веревки, и он не посмеет броситься на нас. Видно, мама действительно испугалась, раз стала громко звать дядю. Поэтому не надо ничего ей говорить, может, все обойдется. Но нужно торопиться. Чем ближе к деревне, тем меньше для нас опасности».

        Я еще раз повернулся и посмотрел на волка. Нет, облегченно вздохнул я, он еще далеко.  Между нами несколько холмов и оврагов. Далеко-то далеко, но что для волка расстояние, если он побежит во всю прыть? Нам надо спешить!

        — Давай поторопимся, мама, у меня стали замерзать ноги, — соврал я.

        — Да ослепнут глаза твоей матери! А что же ты молчишь и не говоришь мне?

        — Я только что почувствовал.

        — Раз так, давай достанем те веревки, что у тебя в тюке, распустим их и положим тебе под ступни – ты сразу же согреешься, — сказала мама.

        — Нет, не надо, — ответил я. – Давай только пойдем быстрее.

        Мама зашагала быстрее. Я, идя следом, все оборачивался назад, а он, проклятый, упорно шел за нами. Оглянувшись в очередной раз, я обнаружил, что волка не видно. Все еще не веря в то, что он мог отстать от нас, и все-таки с маленькой надеждой в душе, я решил воспользоваться этой небольшой передышкой и попросил маму остановиться.

        ____________________________________