Как-то раз тетя пошла в сарай, оставив нас на несколько минут наедине. Я тут же спросил Зине:

        — Почему ты так поступила?

        Она посмотрела на меня, потом опустила голову и долго молчала.

        — Так получилось, — сказала наконец она и вздохнула. – Я не могла перечить отцу. Кто знает, может, у меня судьба такая, — она пристально взглянула в мои глаза, словно пыталась в них что-то прочесть. – Говорят, вернуться с полпути никогда не поздно, — казалось, что Зине пытается мне что-то намекнуть.

        Я понял, что она, как и прежде, любит меня. И я любил ее. Но  между нами были проблемы, которые мы пока не могли решить. По-хорошему мне ее не отдали бы. Муж не отпускал ее, дочь была с ней. Если бы я ее украл, то между моей родней и родней ее мужа началась бы война. А мой средний брат и дядя жили в городе, и мне не хотелось их впутывать в это. Значит, и украсть я ее не мог.  Что же мне было делать? Ни о чем другом я уже и думать не мог. Я был готов на все, не думая о последствиях. А последствия были бы самыми непредсказуемыми. А пока я жил только нашими короткими встречами и планами на будущее…»

        Хатиф встал, подошел к книжному шкафу и стал перебирать книги. Посмотрев книги, он заходил по комнате взад-вперед. Было видно, что он нервничает, что ему нелегко все это вспоминать. Я его не торопил. Походив и немного успокоившись, Хатиф сел, закурил и продолжил:

        «Мне казалось, что никто ни о чем не догадывается. Но тетя все замечала. И как-то раз после ухода Зине она мне сказала: «Сынок, не связывайся ты с ней. Не надо,  чтобы у брата твоего и дяди были неприятности из-за нее. Если хочешь на ней жениться, то пусть сначала ее муж разведется с ней. А потом уже по обычаю мы ее для тебя сосватаем. Она девушка хорошая, что ж поделаешь, если у нее судьба такая…» Я от стыда словно язык проглотил и, не ответив ничего, вышел из дома.

        После этого разговора я несколько дней не решался идти к тете. Сердце рвалось туда, потому что ее дом был единственным местом, где я мог видеться с Зине, не вызывая при этом пересудов и лишних разговоров. Но слова тети словно отрезвили меня и заставили посмотреть на все как бы со стороны. Понимая всю двусмысленность своего положения, я все же продолжал в душе искать повод пойти туда, но ничего не мог придумать. Однако все разрешилось само собой: тетя, словно почувствовав мое состояние, сама послала своего сына за мной, и с того дня мои постоянные визиты к тете опять стали обычным делом».

        Рассказ Хатифа прервался на несколько минут: в комнату заглянула моя жена – она принесла нам несколько пачек папирос. С ее уходом Хатиф повернулся ко мне и спросил:

        —  Это ничего, что мы с тобой здесь сидим и разговариваем? Как-то неудобно перед твоей женой.

        Я уверил его, что все в порядке и что у нее нет в характере вмешиваться в мужские разговоры. Он кивнул, отпил еще немного воды и продолжил.

        «Зине чувствовала мою скрытую неприязнь в отношении ее дочери, и для того, чтобы понять это, не нужны были слова – мы прекрасно понимали друг друга и без этого. И поэтому, приходя к моей тете, она никогда не брала ее с собой. В очередной раз, когда мы ненадолго остались одни, я не выдержал и спросил ее:

        — А почему ты не отсылаешь дочь к отцу?

        Зине ответила не сразу. Было видно, что мои слова резанули ее по живому.

        — Она же моя кровинушка, — с глубоким вздохом произнесла  она. – Отослать ее к отцу – все равно, что отрезать от своего сердца кусок. Не могу я…

        — Я понимаю тебя, но все же она член их семьи, и они тоже за нее в ответе. Пока ты не отдашь им дочь, они от тебя не отстанут. Ведь это так, согласись.

        — А если они оставят меня в покое, что тогда? – осторожно спросила Зине.

        — Тогда мы, как полагается, придем и сосватаем тебя.

        По выражению ее глаз я почувствовал, что мой краткий и лаконичный ответ немного растопил ту горечь, которая терзала ее душу из-за моего холодного отношения к ее дочери. Но на смену одним сомнениям пришли другие.

        — А ты не боишься того, что люди начнут судачить, что ты, молодой неженатый парень взял да и женился на разведенной женщине? – и посмотрела мне прямо в глаза.

        — А это уже мое дело и никого не касается, что и как я буду делать, — уверенно сказал я. – Я не променяю один твой мизинец на тысячу девушек.

        — Но ведь разговоры все равно будут… — вздохнула она, но было видно, что она сразу же поверила в то, что я настроен очень серьезно. Это, конечно, успокоило ее, но не надолго.

        — И все же я не понимаю, почему ты так плохо настроен против моей дочурки? Что она тебе сделала? Разве она нам помешает?

        Этот ее неожиданный вопрос застал меня врасплох. На несколько минут я смешался и не знал, что ответить. Я действительно не был готов к такому прямому вопросу и, помявшись немного, с глупым, как я сейчас понимаю, упрямством  повторил:

        — Пока дочь у тебя, мы не можем прийти и посвататься.

        — Не ври, — покачала она головой. – Что, я не знаю, в чем дело? Ты ведь ненавидишь ее, вот только не понимаю, чем эта крошка могла тебе не угодить!

        — Поверь мне, я не против нее, вот только ничего у нас с тобой не получится, пока она будет оставаться с тобой! Ничего, понимаешь? Ничего!

        Зине с застывшим взглядом смотрела на меня. Я и сейчас не могу толком понять, что¢ больше всего ее поразило: то, что я подходил к вопросу о ее дочери именно так, а не иначе, или же то, что я все так открыто ей высказал. Наверное, и то, и другое. Это был очень тяжелый момент. Я растерялся, потому что главное слово теперь оставалось за ней, и от ее решения зависело все, что будет с нами дальше. Она отвела взгляд куда-то в сторону, и я заметил, как ее глаза наполнились слезами.

        — Ну, если ты так считаешь… — ее голос дрожал, а из широко раскрытых глаз выкатились две крупные слезы, — если хочешь… пусть так оно и будет. Но учти, что этот грех будет на твоей совести.

        Зине, даже не глядя на меня, поспешно вытерла платком глаза и выбежала из дому».

        Дверь открылась, и снова к нам заглянула моя жена. Хатиф сразу же умолк.

        — Извини, брат Хатиф, — обратилась она сначала к нему, а потом повернулась ко мне. – Я загляну к соседке и буду там. Если что будет нужно, позови меня. Детей я уже уложила.

        Она ушла. Я закрыл за ней дверь и вернулся к Хатифу. Он в задумчивости теребил коробок спичек и молчал. Потом глубоко вздохнул и продолжил.

        «После этого Зине несколько дней не показывалась у моей тети. Я стал сомневаться и решил, что она передумала отсылать дочь к мужу. А что я еще мог подумать, когда несколько раз видел, как она, заметив меня, тут же отворачивалась и заходила обратно домой?

        Я не знал, что мне делать, и терялся в догадках, что же могло стать причиной такой резкой перемены. И почему-то мне хотелось верить, что она могла прекратить наши встречи не из-за своих сомнений, а по какой-то другой и очень банальной причине. Ну, скажем, из-за того, что ее мать и моя тетя не поладили друг с другом или из-за чего-то в этом роде. Но потом я разузнал, что ничего подобного нет и что отношения между ними хороши как прежде. Зачем же тогда Зине стала избегать меня? У меня напрашивался только один ответ, но я еще ни в чем не был уверен. И продолжал упорно каждый день заглядывать к тете, чтобы выяснить все до конца. И такой день настал.

        Подходя к дому тети, я, как всегда, нарочно замедлил шаг, чтобы Зине могла меня заметить. И действительно, на этот раз она была поблизости и, поймав мой взгляд, еле заметно кивнула мне в сторону дома тети, давая тем самым понять, что сейчас придет туда. Я, окрыленный, зашел домой и с нетерпением стал ждать. И она пришла, но это была совсем не та Зине, которую я ожидал увидеть. Поникшая, с опухшими и красными глазами, она выглядела так, словно вернулась с чьих-то похорон. Присев в сторонке, она метнула на меня такой враждебный взгляд, что мне стало не по себе. Тетя тут же вышла куда-то, и мы остались одни. Я понимал, что Зине что-то для себя уже решила, и ждал ее слов как приговора. Но она молчала и смотрела куда-то в сторону, как будто меня в комнате и не было. Видя, что она не собирается начинать разговор, я первым решился прервать тягостное молчание:

        — Ты почему не приходила? Что-то случилось?

        Она не издала ни звука. Подождав, я повторил свой вопрос. Вдруг она подняла голову и, еле сдерживая слезы, посмотрела мне прямо в глаза.

        — Я сделала то, что ты хотел, — ее голос прерывался от волнения.

        Растерявшись, я сперва не понял, о чем она говорит.

        — Сделала то, что я хотел? О чем ты?

        — Да-да, я сделала то, что ты хотел, — повторила она. – Ты ведь сам хотел, чтобы они пришли и забрали свою дочь. Разве не так? Разве ты не этого хотел? – и залилась слезами.

        Мы смолкли. Я не знал, что мне сказать, да и какие тут могут быть слова? Она сидела передо мной вся убитая горем, а у меня даже не поворачивался язык, чтобы хотя бы утешить ее. Все это было очень тяжело. Она плакала, и очень долго. Потом понемногу успокоилась и лишь только изредка всхлипывала.

        — Знаешь, я много думала и поняла, что ты прав, — она не переставала дрожащими руками теребить платок. – Так нельзя, они  должны прийти и забрать свою дочь. Ведь пока она у меня, мы хочешь — не хочешь, а все-таки муж и жена. А к замужней женщине сватов не посылают – не по-людски это…- и она снова горько заплакала.

        Я понимал, что самое лучшее для Зине в этот момент – это вволю выплакаться, и, к моему счастью, тетя все еще не возвращалась. Я молчал, не желая бередить ей рану еще больше, а Зине, поплакав, стала наконец успокаиваться. Потом вытерла глаза мокрым от слез платком и вдруг, неожиданно взяв себя в руки, сказала мне:

        — А знаешь, я и письмо отправила им сегодня, чтобы они приехали и забрали свою дочь. Я такое им письмо написала, что они, если они еще люди, вовек этого не забудут. Я в нем все выложила!

        Зине ждала моего ответа. Но мне нечего было ей ответить. Сказать, что она правильно поступила, я не мог, поскольку снова разбередил бы ей рану. И сказать, что она не права, я также не мог, потому что то, что она сделала, меня устраивало.  Я смотрел на нее и думал о том, как ей сейчас тяжело. А с другой стороны, сердце мое ликовало: ведь исчезали все преграды между нами, и мы могли бы быть вместе. Но я не знал, как ее утешить, и не мог показывать своей невольной радости. Лучше всего было не торопиться с ответом.

        Странное все-таки существо человек. И никто не может разгадать тайну человеческой души. Я сам себя не понимал. Я видел, что становлюсь причиной разлуки матери и дочки. Но я также осознавал, что их горе принесет мне счастье. Из-за этих мыслей голова моя шла кругом. Я не знал, где правда, где ложь, а совесть моя предательски молчала».

 1  2  3  4