В это время в дверь позвонили. Я извинился перед Хатифом и пошел открывать. Это оказалась моя жена, которая вернулась от соседей. Она спросила, не голодны ли мы и где будем спать. Хатиф ответил, что сыт, и попросил лишь чашку чая. Жена постелила нам постель, принесла чаю и ушла спать в детскую.

Мы с Хатифом, оставшись одни, выпили ароматного чаю и немного приоткрыли окно, чтобы впустить в комнату свежую ночную прохладу. Затем я предложил ему прилечь и так продолжить свой рассказ, но он отказался.

— Нет, — сказал Хатиф, — если хочешь – ложись, я не хочу.

Я тоже не стал ложиться и приготовился слушать дальше.

«Я не понимал Зине. С одной стороны, она согласилась с моими доводами и сама отослала дочь к мужу, а с другой – смотрела на меня со злостью и даже с ненавистью. Но временами, как это ни странно, ее взгляд вдруг становился теплым, наполнялся какой-то нежностью, мягкостью и даже любовью. В такие моменты она выглядела женщиной, у которой нет ни забот, ни хлопот, которая рядом со своим возлюбленным и никого вокруг больше не существует…

Я много думал о причинах таких перемен в ее поведении и понял, что в сердце Зине боролись две любви: любовь материнская и любовь женщины. Стоило одной из них взять верх над другой, как ее отношение ко мне тут же менялось. Можно сказать, меня обдавало то холодом, то жаром. Но чем дальше, тем больше я чувствовал, что материнская любовь становится всё сильнее и сильнее, и это не могло меня не расстраивать. Я понимал, что когда-нибудь она прорвется наружу и победит, но когда? Я этого не знал, и мне оставалось только ждать. И ждал я своей участи со страхом, потому что знал: либо Зине наложит на себя руки, либо нам никогда не быть вместе. В последнем я был почти уверен, не знаю, почему. Во всяком случае, так мне подсказывало сердце.

Казалось, уж сейчас-то, после всех тех событий у Зине развязаны руки и она сможет ходить к моей тете намного чаще, чем раньше, но вышло наоборот – она стала показываться там всё реже и реже. А если и приходила, то всегда без настроения, хмурая и каждый раз под каким-нибудь предлогом старалась побыстрее встать и уйти. После отъезда девочки она старалась не оставаться со мной наедине, и за всё это время мы с ней так и не перекинулись хотя бы парой слов. В конце концов мое терпение лопнуло, и при первой же возможности я кое-как дал ей понять, что хочу поговорить.

Не стану утомлять тебя подробностями, только скажу, что удобный случай все-таки представился.

— Ну что, теперь ты доволен? – сказала она с горькой иронией, как только мы остались одни. – Можешь радоваться, ты добился того, чего хотел, – разлучил мать с дочерью.

Мне стало не по себе, и я не издал ни звука. Да и что я мог ответить на ее упреки, когда и без того прекрасно знал, что виноват, страшно виноват перед ней? И в то же время я понимал, что молчать нельзя, нужно говорить, надо хоть что-нибудь сказать, как-то утешить ее… Но, как назло, мне ничего не приходило в голову и я не мог найти нужных слов.

— Ну, говори, что ты хотел сказать? – и она пристально посмотрела на меня. – Ты же сам подавал мне знаки, что хочешь поговорить со мной. Говори же быстрей, пока никого нет.

— Когда ты с ним разведешься? – еле-еле выдавил я из себя.

— Откуда я знаю? – недовольно отмахнулась она, словно совсем не это ожидала услышать. – Он там, я здесь, откуда ж мне знать? Тебя только этот вопрос волнует? А почему не спросишь насчет дочери, как это я решилась ее отправить? Небось боишься, что она может вернуться?

— А что мне спрашивать, если я и так всё вижу своими глазами. И хорошо понимаю, как ты мучаешься и чего тебе стоило это сделать, — растерянно сказал я, будто не услышав ее последнего вопроса.

— А если видишь и понимаешь, тогда почему довел до этого? – Зине смотрела мне прямо в глаза. – Ведь ты ни капельки меня не любишь, ты любишь только себя, думаешь только о себе. Ты понимаешь, что это из-за тебя я отправила дочь? Ты когда-нибудь сможешь смыть этот грех со своей души?!

На мое счастье в комнату вошла тетя, которая избавила меня от необходимости отвечать на этот тяжелый вопрос. Но из этого короткого диалога я понял, что Зине ждет от меня такой же жертвы, какую принесла она ради нашей любви. Но что? Что я должен был сделать, чтобы доказать, как сильно люблю ее? Я не знал, как мне быть.

О своей любви я никогда никому не рассказывал, и мне казалось, что никто ни о чем не догадывается. Я был похож на страуса, который, увидев опасность, зарывает голову в песок и думает: раз он не видит врага, то и враг не видит его. Так было и со мной: то, что я никому не рассказывал о нас с Зине, еще не означало, что народ слеп и не видит, как я проторил дорожку к дому моей тети и бегаю туда в день по сто раз. Сплетни расползлись по деревне как щупальца: все обсуждали нас, а я словно оглох и ослеп и ни о чем не догадывался, пока не настал тот самый день.

Тем утром, ближе к полудню, деревенская молодежь собралась посреди села. Я стоял с ребятами, а сам тайком всё поглядывал в сторону дома Зине и ждал, когда она выйдет из ворот и направится к моей тете. При ее появлении я поспешил оставить друзей и тоже устремился было туда, но один из ребят простодушно меня окликнул:

— Ты куда?

На что другой ему с ухмылкой быстро ответил:

— Ты что, разве не знаешь? Ноги сами его туда несут, там у него свой интерес…

Все расхохотались, а меня бросило в пот. Я сразу понял, что давно стал объектом их разговоров и шуточек, и мне ничего не оставалось делать, как под их насмешливыми взглядами молча направиться к тетиному дому.

Зине сразу заметила, что я пришел без настроения, и как только мы остались одни, спросила:

— Что случилось? Почему ты такой?

И я рассказал ей о происшедшем, добавив, что, наверное, вся деревня сейчас только тем и занята, что судачит о нас. Зине опустила голову, немного подумала, а потом вдруг бросила на меня недобрый взгляд и спросила:

— Так ты из-за этого расстроился?

— А что? Еще ничего нет, а они уже языками чешут, — раздраженно ответил я.

Тень пробежала по лицу Зине. Горечь, досада и даже разочарование – вот что я увидел в ее глазах. Было ясно как божий день, что мой ответ ей не понравился, но она ничего не сказала. Мы посидели в полном молчании еще немного, и она под каким-то предлогом встала и ушла».

Хатиф поднялся, подошел к окну и закрыл его. Время было далеко за полночь, свет в окнах погас, и обычный шум улицы заметно стих.

Хатиф постоял так еще немного, потом вернулся и сел на свое место. Взял сигарету, покатал ее между пальцами, но, так и не прикурив, отложил в сторону. Потом захотел принести себе воды, но я отобрал у него стакан и сам пошел на кухню за водой. Хатиф немного отпил и с наслаждением сказал:

— Никакая вода не сравнится с ереванской. Такая холодная вода – как бальзам на сердце, – он вздохнул, закурил и повернулся ко мне: — И всё же – что мне делать с моими печалями? Тут одной прохладной водой не обойдешься.

— Понимаю, как тебе тяжело сейчас, но ты сильный, и у тебя всё наладится. Я в это верю, — поспешил я успокоить своего товарища.

Хатиф мне не ответил. Помолчав немного, он продолжил:

«После этого случая Зине явно стала меня избегать. Она всё реже приходила к моей тете, а если и приходила, то сидела молча, опустив голову. Она делала всё, чтобы не оставаться со мной наедине: или сразу выходила из комнаты, или же звала и усаживала рядом с собой кого-нибудь из детей, в присутствии которого мы, ясное дело, не могли открыто разговаривать. При этом она иногда смотрела на меня так, словно пыталась прочесть на моем лице ответ на какой-то мучивший ее вопрос.

Как-то раз нас все же оставили одних, и я прямо спросил Зине, что произошло и почему она так изменилась. Зине, немного помолчав, ответила:

— Ты знаешь, почему я послала то письмо, чтобы они забрали мою девочку? Не знаешь? А я тебе скажу. Я хотела в первую очередь попытаться понять: смогу ли я жить без своей дочери? Мне хотелось любовью к тебе заглушить любовь к моему ребенку. Но последние дни показали, что всё это выдумки, что это выше моих сил и я на это не способна. Я надеялась на тебя, думала, что ты заполнишь эту пустоту и поможешь пережить разлуку с дочерью. Но увы, этого не произошло…  И еще кое-что. Мне нужно было понять, готов ли ты во имя нашей любви чем-то пожертвовать, как это сделала я, чем-то рискнуть? Но жизнь жестока, и она показала, что нет, ты не способен. Ты помнишь, как ребята смеялись над тобой из-за того, что ты ходишь сюда? Ты струсил, не смог постоять за нас, ты даже ничего им не сказал, и я поняла, что ты меня не защитишь. Ты эгоист и думаешь только о себе, а я так верила тебе… Но я тебя не виню, все люди разные. Я лишь благодарна тебе за то, что ты не кривил душой и говорил то, что думаешь. Не знаю, может, именно за это я тебя и полюбила, люблю и буду любить до конца жизни. Наверное, вся прелесть такой любви, как наша, заключается в том, что любящим сердцам не суждено быть вместе. Ведь большая любовь требует больших жертв, а мы – люди маленькие, хоть и стремимся стать частью большого чувства. Не обижайся, но я просто уверена, что мы не будем счастливы вместе. Мне кажется, женщина счастлива с мужчиной только тогда, когда он остаётся для нее так и недочитанным письмом, которое она стремится прочесть, но или не может этого сделать, или же мужчина делает всё, чтобы ей это так и не удалось. Ну а твое письмо я прочла достаточно, и продолжать нет смысла. Пусть та оставшаяся часть так и останется нетронутой… Во имя нашей любви… Ведь если мы поженимся, я не смогу и дальше любить тебя. Так не лучше ли нам сейчас, пока еще не поздно, расстаться? Ведь без моей любви будет плохо и мне, и тебе…

Зине умолкла. Как разразившаяся ливнем тяжелая туча, она выплеснула всё, что кипело у нее на сердце, и внезапно стихла.

Я был в отчаянии. Мне очень хотелось убедить ее в том, что она не права, что любовь моя чиста и останется такой до самой смерти. Но это было невозможно – Зине была непреклонна, и казалось, она знает меня лучше, чем я сам себя.

— Может, ты и прав, — прервала меня Зине, — но речь идет обо мне. Почему я должна стать причиной несчастья трех людей – тебя, моей дочурки и самой себя? Я уже однажды совершила ошибку и повторять ее не хочу. Хотя есть еще один вопрос, но об этом не сейчас. Я потом скажу.

Как я ее ни уговаривал, она так мне ничего и не сказала.

Прошло несколько дней. Зине перестала приходить к моей тете, и я видел ее только издалека. Если она стояла у своих ворот и замечала, что я направляюсь к тетиному дому, тут же поспешно отворачивалась и уходила. Она явно избегала меня и не хотела продолжения нашего последнего разговора, когда пообещала сказать мне о чем-то важном. Я был в полном замешательстве: мне хотелось и в то же время я боялся узнать, что именно она имела в виду. Боялся, потому что не хотел услышать еще более страшные и беспощадные слова, чем те, которые мне пришлось выслушать. А хотелось потому, что в душе все еще теплилась надежда, что она сообщит мне долгожданную весть о том, что решила окончательно развестись с мужем и снова выйти замуж.

Но вскоре случилось то, что разом развеяло все мои мечты в пух и прах. В деревню приехал ее свекор.

На следующий день я направился к тете в надежде разузнать хоть что-нибудь. Среди прочих новостей, которые мало меня интересовали, тетя наконец упомянула, что свекор забирает Зине и она уезжает. Так сказала ее мать. Словно ушат холодной воды разом вылили мне на голову. Правда, после того разговора мне не на что было особо надеяться, и все же – такого поворота событий я никак не ожидал. И я решил не уходить до тех пор, пока не увижу Зине и сам с ней не поговорю.

Мне повезло – спустя буквально несколько минут она пришла. Сев на свое обычное место, Зине не отвела и не потупила свой взгляд, как это было раньше, а посмотрела мне прямо в глаза. Я понял, что она хочет мне что-то сказать, но, к моей великой досаде, в комнате всё время кто-то был. Мать несколько раз посылала за ней детей, но она отправляла их обратно, а сама всё никак не уходила. В конце концов, так и не дождавшись, что нас оставят одних, она сунула мне в руку сложенный листок бумаги. Я понял, что там написано всё, о чем она хотела мне сказать, но разве тут утерпишь? И я с тревогой спросил:

— Ты уезжаешь?

Зине молча кивнула и ушла. После ее ухода я больше не мог там оставаться – мне не терпелось в одиночестве прочитать то, что нам написано, и я направился в поле, чтобы меня никто не мог потревожить».

— Я столько раз перечитывал то письмо, что запомнил в нем всё, вплоть до последней запятой. Прошло немало времени, но поверь — я готов пересказать его слово в слово. Вот оно, — и Хатиф зачитал вслух письмо Зине так, как если бы этот текст стоял у него перед глазами.

«Я понимаю, ты хочешь знать, уеду я или нет. Так вот, я уезжаю, и это мое окончательное решение. Я намеренно устроила так, чтобы мой свекор приехал и забрал меня. Для этого не нужно было особо стараться – хватило одного лишь намека моей золовке, что я готова вернуться, как она тут же оповестила об этом всю семью. И вот мой свекор сейчас здесь, и мы уезжаем.

Ты должен знать: в первую очередь, я возвращаюсь из-за дочери. День и ночь она у меня перед глазами, и я ни на минуту не могу успокоиться. Моя жизнь без нее не имеет смысла. Если честно, то я сама не подозревала, что материнская любовь сильнее всего на свете. Я не могу жить без моей девочки и должна быть рядом с ней.

Другая причина, по которой я возвращаюсь, — это ты. Ты не можешь принять мою дочь, а я не могу жить вдали от нее. А если ее не будет рядом со мной, тогда я не смогу больше любить тебя и сделаю несчастным не только тебя, но и себя. Так зачем нам жить вместе без любви? Знай, я люблю тебя и всегда буду любить, но дочь я люблю сильнее. Живи и будь счастлив. А что касается меня…

То, что я возвращаюсь, вовсе не означает, что я возвращаюсь к мужу. Я еду не к нему, а к дочке. Какое-то время поживу у свекра, потом заберу дочь, сниму жилье, найду работу и уйду от них. Но и в отцовский дом больше не вернусь. Ни в отцовский дом, ни в деревню. Из-за тебя не вернусь… И замуж я больше не выйду. Я буду работать и растить свою девочку. Буду жить ради нее. Наверное, судьба у меня такая…

Ты не жди меня. Меня для тебя больше нет. Считай, что всё, что было между нами, все наши разговоры и встречи – всё это было сладким сном, который никогда не сбудется и не повторится. Ведь вся прелесть его – именно в неповторимости. Так давай сохраним для себя это замечательное воспоминание, чтобы спустя годы оно оставалось для нас обоих всё таким же приятным и волнующим…»

…На этом письмо заканчивалось. Кровь ударила мне в голову. Я опрометью бросился к тете, надеясь, что увижу Зине и скажу ей, чтобы она забрала дочку или же послала своего отца, чтобы он привез ее обратно! Я скажу ей: я согласен, пусть девочка живет с нами, это будет наш общий ребенок, мы будем жить вместе, как одна семья… Почему только тогда, когда я узнал, что Зине уезжает, почему только тогда я осознал, что не могу без нее жить?!

Но Зине больше не вышла из дома. От отчаяния я потерял всякий стыд и послал за ней соседскую девочку. Но она не пришла.

Что только я ни делал, мне так и не удалось с ней встретиться. На следующий день свекор ее увез. Только уезжая, она пару раз оглянулась в сторону дома моей тети. И откуда мне было знать, меня ли она искала глазами или мысленно прощалась с местом наших встреч, которые, как она писала в том письме, стали для нее лишь приятным воспоминанием… Боюсь, я никогда этого не узнаю.

Зине поступила так, как решила. Она со свекром уехала в город, и разлуке с дочерью пришел конец. Оказывается, пока Зине была в деревне у родителей, ее мужа посадили за кражу и дали десять лет. Свою новую жизнь она стала строить именно так, как писала в том письме: в деревню больше не вернулась, забрала дочь, сняла в городе комнату, стала работать и воспитывать дочь.

После отъезда Зине я несколько раз ездил в город, надеясь ее разыскать. Но она об этом узнала и передала через знакомых, чтобы я прекратил свои поиски и не порочил ее доброе имя.

И до сих пор Зине живет одна с дочкой. С мужем она официально развелась, но замуж так больше и не вышла.

Я долго мучился, порывался найти ее, но потом понял, что своего решения она не изменит, и оставил ее в покое. До каких пор? Не знаю… Но я дал себе клятву, что, как и она, никогда не женюсь. Как видишь, пока я верен своей клятве…

Я сам виноват в том, что произошло. Согласись я тогда, чтобы ее дочь жила с нами, — и Зине не уехала бы. Она разочаровалась во мне, увидев мелочность моей души, мою нерешительность и трусость. И поняла, что я недостоин ее любви, огромной и чистой…

После всего случившегося я больше не мог оставаться в той деревне, где всё так остро напоминало мне о Зине и о том времени, когда она была рядом. Я оставил всё и переехал в другую деревню, где сейчас и живу…».

Хатиф закончил свой рассказ. На улице светало…

* * *

…После нашей встречи с Хатифом прошло несколько лет. Я узнал, что Зине по-прежнему живет одна, а вот Хатиф женился. У него родилась дочь, и он назвал ее Зине. Кто знает, о чем ему напоминает это имя? О былой молодости, о прошлой любви, или же, назвав так дочь, он решил расстаться  с воспоминаниями, и теперь это имя для него значит лишь конец той истории? Кто знает?

 1  2  3  4