— Что за негостеприимная деревня! Я здесь уже как несколько дней, и никому в голову не приходит, что я мужчина и мне нужна женщина.

        Ага все понимает, но так как сам он был курдом, ему это не понравилось.

        — Эфенди, — говорит он, — это езидская деревня, а езиды, как ты знаешь, готовы умереть за свою честь.

        Турок ничего не отвечает, лишь бросает на агу злобный взгляд.

        Утром пускаются по деревне и собирают налоги, переходя от дома к дому. А тогда было так принято, что хозяин дома, куда зашел сборщик налогов, был обязан накрыть на стол и принять гостя как следует. Очень часто чиновники ни к чему не притрагивались, брали налог, а заодно и требовали взятку, и пока ее не получали, из дома не уходили. Даже силой, но свою долю они урывали и отправлялись дальше.

        Зашли в несколько домов. Очередь дошла и до моего дома.

        — Я смотрю, чтоб ему провалиться, пришли и ко мне, — тяжело вздохнул Худо. – Уж лучше бы он сломал себе ногу, но не переступал порог моего дома.

        — Да, валла, — подал голос Наво. – И мы, брат, натерпелись в свое время горя от турок. Из-за них же и бежали сюда. Говори, брат, говори, рассказывай свою историю.

        — А мы как следует подготовились к их приходу, — продолжил Худо. – Зарезали барана, приготовили угощенье, отдельно отложили то, что они должны были забрать в качестве налога, словом, сделали все, чтобы этот подлец поскорее все забрал и убрался.

        Пришли к моему порогу. Я вышел к ним навстречу и пригласил их домой. Подонок зашел. Я не знаю, ел ли он до этого в других местах или нет, но в моем доме он прошел и сел во главе стола. Я дал знать хозяйке, чтобы она накрывала на стол. Она принесла хлеб, а я смотрю, турок вытаращился и смотрит на нее таким взглядом, что я еле удержался, чтобы не огреть его по голове. Хозяйка положила хлеб на стол и вышла, чтобы принести угощение. Я вышел вслед за ней и не пустил, чтобы она дальше продолжала накрывать на стол, взял обед и сам отнес его в комнату. Увидев вместо хозяйки меня с едой в руках, он что-то сказал на ухо аге. Я положил угощение на стол и предложил им отобедать. Он взял кусок мяса и, откусив, принялся его пожирать. Жрет и при этом бормочет что-то себе под нос, но ни я, ни ага не обращаем на это внимания. Вижу, он нарочно тянет время. Попросил чаклмаст[5]. Я привстал, чтобы принести ему чаклмаст, но он схватил меня за одежду и, потянув, остановил.

        — Пусть ханум принесет, — бесстыдно и с похотью сказал он.

        На меня нахлынул такой гнев, что один Бог знает, чего мне стоило сдержаться. Я освободил свою одежду, которую он держал, встал и вышел, чтобы вместо чаклмаста принести ему яду. Хозяйка налила чаклмаст в чашу, дала мне ее в руки, и я вернулся в комнату. Положил чаклмаст перед ним. Он ударил по чаше рукой, она перевернулась, и чаклмаст вылился на землю.

        — Я же сказал, чтобы ханум мне принесла чаклмаст! Я хочу выпить тот чаклмаст, который принесет она, — со злостью сказал турок и прислонился спиной к стене.

        Я готов был от бешенства лопнуть на месте. Ага почувствовал мое состояние и обратился к турку:

        — Эфенди, мы в доме этого человека, и не следует говорить такое. Ты захотел чаклмаст, и тебе его принесли. Так зачем же так поступить? Стыдно, стыдно, — и повернулся ко мне: — Давай, Худо, иди принеси свою долю налогов, мы уходим.

        Я хотел было выйти и поскорее принести этому псу то, за чем он пришел, чтобы он хоть на минуту раньше убрался из моего дома, как он снова схватил меня за полы и удержал.

        — Скажи ханум, пусть принесет мне чаклмаст, — с такой подлостью в голосе сказал он, что я уже не выдержал и резко оттолкнул его руку.

        Он вскочил, приблизил свое лицо к моему и, глядя мне прямо в глаза, с бешеной яростью стал орать:

        — Эй ты, курдский осел, ты что, не понимаешь, я говорю тебе, пусть придет ханум, чтобы я ее увидел! Мне не нужен твой чаклмаст, мне нужна ханум, ее стройный стан и красивое тело!

        Дай вам Бог благополучия, а мне на долю одни лишь трудности… Я так ревнив, что могу утонуть даже в капле воды. А этот щенок, этот сукин сын пришел ко мне домой, сидит у меня за столом, ест мой хлеб, да еще берет и говорит мне такое!.. У меня потемнело в глазах, и я помню, как ага, пытаясь удержать меня от неминуемой драки, кинулся ко мне, схватил за рубаху и закричал:

        — Несчастный, что ты делаешь?

        А что еще мне оставалось делать?.. Я оттолкнул ага и накинулся на турка. От первого же удара он покачнулся и рухнул на землю. Я сразу крепко схватил его за чуб и стал бить его головой об землю. Не помню, как долго я это делал, но опомнился только тогда, когда ага схватил мою руку и завопил:

        — Да разрушит Бог твой дом, что ты натворил!

        И только тогда я очнулся и увидел страшную картину: на земле под головой турка растеклось большое кровавое озеро.

        Ага быстро наклонился и поднял его голову.

        — Эфенди, эфенди!

        Эфенди нет и в помине: как будто он сдох не только что, а семь лет назад. Протянул ноги и отправился на тот свет.

        Да разрушит Бог дома недругов и кляузников!

        — Да будет так, — согласился с рассказчиком Наво.

        И, как назло, именно в эту минуту один наш сосед-кляузник, которых свет не видывал, зашел в мой дом и все увидел. Валла, клянусь своим отцом и отцами уважаемых присутствующих, ага не сообщил бы властям ничего и мы не попали бы в такое положение. Он сам негодовал из-за случившегося и сам же мне потом сказал, что даже готов был доложить кому следует, будто чиновник приехал, собрал налоги и уехал и что он сам его проводил в дорогу целым и невредимым. А что с ним могло случиться в пути, он понятия не имеет. Но когда вошел тот наш сосед и все увидел, то можно было не сомневаться, что уж он-то обязательно донесет обо всем властям. И бедный ага, опасаясь уже за самого себя, был вынужден для отвода глаз сделать вид, что взбешен, и стал при нем осыпать меня крепкой бранью.

        За что, Господи? Разве я был убийцей, что этот пес принес свою поганую кровь на порог моего дома? В такие минуты человек теряется и не знает, что делать. Пока я и ага осознавали, что произошло, пока думали, что делать и как делать, пока мы приходили в себя, того кляузника и след простыл, и очень скоро вся деревня узнала о том, что я в своем доме убил турецкого чиновника.

        Ага позвал нескольких сельчан, они запрягли арбу, положили на нее тело, отвезли в соседнюю турецкую деревню и отдали тамошнему мулле. Меня же ага распорядился задержать и запереть в сарае. На его дверь он собственноручно нацепил какой-то старый, негодный замок и рассказал мне о том, о чем я вам сейчас говорил. Еще он посоветовал мне не терять ни минуты и этой же ночью выбираться из сарая и вместе с семьей бежать из деревни.

        — Иди туда, где турки не смогут тебя найти, а то перебьют всех – и тебя, и всю твою семью, — сказал мне ага.

        Как только стемнело, я выломал замок и сумел незамеченным пробраться к своему дому. В ту же ночь мы погрузили на волов все, что у нас было, и тронулись в путь. Шли долго и, наконец, вышли за пределы Турции. Нам хотелось остановиться и осесть в тех местах, где есть наш народ, но по пути мы так никого и не повстречали. Ну, не странствовать же было нам до бесконечности! Мы устали от долгой и бесконечной дороги, отчаялись… Короче говоря, мы дошли до этого леса и решили остаться здесь, пока Бог не подскажет нам выход. Вот и вся моя история, уважаемые гости.

        Некоторое время все сидели молча. Первым тишину нарушил Наво:

        — Да, брат, будь проклята эта Турция! Житья от нее нет нашему народу. Мы тоже из-за нее были вынуждены срываться с наших мест и бежать. Здесь поблизости мы основали новую деревню, и мне кажется, что вам не стоит оставаться в этом лесу. Послушай меня, бери семью и имущество и перебирайся в нашу деревню.

        Худо ответил не сразу.

        — Я подумаю, — сказал он и перевел взгляд на своих домашних. Они молчали, но по их лицам Худо почувствовал, что слова Наво пришлись им по душе, да и ему самому это предложение показалось не таким уж и плохим. – Если Бог захочет устроить какое-то дело, оно обязательно получится. Слов нет, брат Наво, ты совершенно прав, и, честно говоря, мне нравится этот вариант. Но все в руках Бога, и как он распорядится, так и будет.

        — А ты даже не спрашиваешь, почему мы забрели в этот лес? – перевел разговор на другую тему Наво.

        — А что спрашивать? – ответил Худо и тут же добавил: — Наверняка у вас здесь какие-то свои дела…

        — Да, — отозвался Наво, — мы пришли сюда за деревьями для наших домов. Стены-то мы поставили, а теперь нужно сделать потолки.

        — Дай Бог удачи!

        — Удачи тебе и твоей семье, — с благодарностью ответил Наво.

        На этом разговор как-то стих, и некоторое время все сидели молча.

        — А как называется ваша деревня? – вдруг нарушил тишину Худо.

        — Пока никак, — пожал плечами Наво. – Мы об этом как-то не думали, ведь нас не так уж и много, всего-то несколько семей.

        — А с водой как у вас? Есть источники? – продолжал расспрашивать Худо.

        — А как же, их у нас очень много! – оживился Наво и кивнул головой.

        — Раз так… — и Худо сделал небольшую паузу, словно что-то прикидывал в уме, — тогда давай назовем эту деревню так же, как и ту, откуда мы бежали – Члкани[6]. Очень хорошее название, такое родное и близкое. Пусть оно будет мостиком между нашим прошлым и настоящим, — предложил Худо, и было видно, что мысль о переселении в деревню нравится ему все больше и больше.

        — А почему бы нет? – с одобрением подхватил идею Наво. – Действительно, хорошее название, да и звучит красиво… Вот только кажется, я что-то слышал об этой деревне, но что именно, не могу вспомнить…

        — Наверное, историю о том, как в Члкани одна курдянка отомстила за своего брата, — уверенно сказал Худо, закуривая свою трубку. – Ведь в свое время этот случай наделал много шуму во всей округе.

        — Да-да-да, что-то такое припоминаю, — протянул заинтригованный Наво. Те двое, которые пришли с ним, тоже заметно оживились. – И что?

        — А то, что оба враждующих рода могли перебить друг друга, если бы в дело не вмешались главы родов и уважаемые посредники. Кстати, одним из них был и мой дед Севдин, — не без гордости произнес Худо.

        — Да будет ему земля пухом, — отозвался с почтением Наво. – Это действительно было благородное дело…

* * *

                 … В свое время, когда селение, которое впоследствии назвали Члкани, только начинало формироваться как деревня, Наво обошел весь край, и сколько бы ни находил одиноко живущих семей своего народа, всех убеждал и приводил туда. Так, в эту деревню постепенно пришло много семей, и одной из них была семья Худо. Как человек умелый и хозяйственный, он очень быстро прижился на новом месте, и если кто-нибудь из соседей обращался к нему с просьбой, он никогда не отказывал и всегда помогал чем мог. Худо был хорошим каменщиком. Он и возвел все стены домов, которые построили в Члкани, и после его прихода сельчане были им очень довольны. Но вот сама судьба обошлась с ним и его близкими не очень-то благосклонно: спустя несколько лет Худо умер, а вслед за ним за короткий период времени один за другим ушли из жизни Хинар, Калаш и Севе. Тайар остался один. Женился, Бог послал ему сына. Его назвали Кало. Прошло время, и Кало тоже стал отцом – отцом единственного сына.

        За это время еще несколько семей из их рода пришли в Члкани, но они хоть и происходили из единого рода, никаких близких родственных связей между ними и семьей Кало не было.

         _______________________________