* * *

         Ало остался один. Уже не было ни коз, ни козлят, чтобы заниматься ими, и с утра до вечера он отлеживался в высохшем устье, поворачиваясь с боку на бок. Рядом, как всегда, вертелась преданная ему Рнде, но когда начинало припекать, хозяин торопился домой, а собака кидалась в спасительную тень от единственной возвышающейся над землей стены дома. Но вскоре Ало лишился и этого своего единственного друга: однажды зимней ночью раздался визг Рнде, но пока Ало проснулся и вышел на шум, было уже поздно – ее утащили голодные волки.

         И после этого случая Ало действительно остался совсем один. Никто не знал, как Ало обходится, кто печет ему хлеб, кто готовит обед. Женщины той части деревни, где он жил, посоветовались друг с другом и решили носить ему обед по очереди. Аслик – та и вовсе зачастила к Ало, и довольно скоро он сам стал заглядывать к ней домой и делал это охотно и часто. Иногда она брала его с собой туда, где обычно после полудня собирались женщины. Время от времени разговор заходил о его женитьбе, и женщины начинали вовсю над ним подтрунивать.

         — Ало, наверное, ждет, чтобы Мскинский ветер сам принес ему жену и усадил бы рядом, — говорила одна.

         — Да он просто боится женщин, вот и поклялся никогда не жениться, — небрежно роняла вторая, и раздавался дружный хохот.

         Ну а более шустрые женщины (а среди них были и такие) осторожно сзади подкрадывались к нему, толкнув, сбивали Ало с ног и кричали остальным:

         — Идите сюда, мы сейчас посмотрим, мужчина он или нет! Может, он ни на что не годен и поэтому не хочет жениться!

         Ало отталкивал их и быстро вставал на ноги.

         — Эх, да разве Бог дал женщинам мозги?

         — А тебе разве дал, что ты уже состарился, а все не женишься?

         — Ради Бога, ты сама-то хоть что-то поняла из своего замужества? – парировал Ало.

         Женщина, застигнутая врасплох таким двусмысленным и довольно циничным вопросом, краснела и хотела дать такой ответ, чтобы не остаться в долгу, но не могла найти подходящих слов. Недолго думая, другая приходила ей на помощь:

         — Как это «хоть что-то поняла из своего замужества»? У нее, слава Богу, сын есть! Разве этого мало?

         Раньше, когда Шени была жива, Ало никогда не появлялся там, где собирались женщины.

         — Какое тебе дело до этих бесчестных баб? – злилась она на сына. – Ты духовное лицо, и тебе нечего среди них делать. Где ты, где они…

         Но после смерти матери уже некому было запрещать Ало общаться с женщинами деревни, что он с легкой руки Аслик стал делать постоянно и, по всей видимости, с удовольствием, иначе просто туда бы не ходил.

         Вечером, когда овец пригоняли обратно в деревню, женщины вставали, небрежно и лениво, скорее всего, по привычке заносили руку назад и слегка ударяли по подолу юбок, вроде бы как отряхивая с них дорожную пыль, и расходились по своим домам. Только Ало никуда не торопился – у него не было никаких дел, ни забот, ни хлопот. Некоторое время он продолжал сидеть на своем месте и, не переставая, оглядывался по сторонам, надеясь чем-то себя занять или найти нового собеседника. Но, увидев, что все заняты своими делами и он зря теряет время, Ало вставал и медленно брел к своему дому. Раньше, когда волки еще не утащили Рнде, она, завидев хозяина, махала хвостом, поднимала голову и заглядывала ему в глаза. В них светилась такая преданность и такая большая радость, что сразу было видно, как этот зверь уже успел соскучиться по своему хозяину и сейчас, увидев его, не может нарадоваться.

         Но теперь, когда Рнде уже не было, больше никто не выходил Ало навстречу. Его дорога домой лежала через поля, и он не спеша брел по той границе, которая пролегала между пашнями. Дойдя до своей двери, он не торопился войти внутрь и присаживался во дворе немного передохнуть. Потом так же не торопясь вставал и взбирался на крышу, затыкал дымоход тряпкой, клал сверху плоский камень, потом закрывал большое окошко и, немного потоптавшись, начинал озираться вокруг. (Правда, после смерти матери дым от тандура не так часто выходил через его дымоход, но за много лет эти действия давно вошли в его привычку: каждое утро сразу после пробуждения идти на крышу и открывать оба отверстия – окошко и дымоход – и до вечера держать их открытыми). Убедившись, что все вокруг заняты своими делами и только он слоняется без дела, Ало спускался вниз и шел в огород посмотреть, как растет картофель. Если на глаза попадались сорняки, он срывал их и отшвыривал прочь.

         Так повторялось каждый день.

* * *

         Ало стал у Аслик частым гостем. В деревне говорили, что Аслик готовит ему еду у себя дома, вернее, Ало питается у нее дома вместе с членами ее семьи и только на ночь уходит к себе переночевать. Ало был духовным лицом, а Аслик – мридкой. Вот почему никто не видел в этом чего-то дурного. К слову сказать, в нашей деревне могли столько всего понапридумать и наплести столько сплетен, что вовек не отмоешься. Но насчет Ало и Аслик никто ничего не говорил, потому что они были из разных каст и, по тогдашним понятиям сельчан, этого было вполне достаточно, чтобы считать, что ничего лишнего в их отношениях не было и быть не могло.

         Наступила осень. Ало, как обычно, пошел к своим мридам и вернулся примерно через месяц. Никто не знал, какая прибыль была у него на этот раз и кто из мридов сколько ему дал.

         — Да примет Бог поминки по их отцу и матери, — отвечал Ало на расспросы женщин. – Что могли, то и дали.

         — А ты не трать то, что дали, а сэкономь и накопи, чтобы выплатить калым.

         — Ну, посмотрим, посмотрим, — отрезал Ало, стараясь побыстрее закрыть эту тему.

         Но женщины не унимались и принимались выпытывать у Ало все подробности, не оставляя его в покое все то время, пока он находился в их обществе. Слово за словом, и, наконец, им удалось разузнать, что Ало собрал у своих мридов довольно много денег, которые принес и отдал Аслик.

         В первые дни после возвращения Ало с очередного похода Аслик старалась вовсю: она была с ним более приветлива, ласкова и внимательна, чем обычно, и стремилась угодить ему во всем, даже в незначительных мелочах. В его ли присутствии или без него, но Аслик перед соседками не жалела добрых слов в адрес Ало и не могла им нахвалиться. Женщины же, слыша такие речи, лишь переглядывались и усмехались, прекрасно понимая причину такой внезапно нахлынувшей доброты.

         Но спустя несколько дней Аслик было не узнать: ее благодушие куда-то вдруг испарялось, и она уже открыто выражала свое недовольство:

         — С утра до вечера сидит дома, не выходит, не работает. Не понимаю, что за будущее его ждет!

         Женщины опять переглядывались и уже догадывались, что Аслик что-то задумала и, скорее всего, задалась целью куда-нибудь его отправить.

         Так оно и было: не было ни дня, чтобы Аслик не принималась уговаривать Ало ехать в город на заработки. Но чем там мог заняться бедный Ало – человек, который никогда в жизни не работал? Пока была жива Шени, они обходились с ней тем, что давали им мриды, а в город он ездил лишь в год один или два раза, да и то только для того, чтобы сделать закупки для своей небольшой семьи и, не тратя попусту времени, вернуться домой. А теперь что ему в городе было делать? У него не было ни ремесла, ни хоть какого-то элементарного образования, да и языков он толком не знал… Даже если бы он все же решился поехать в город, то самое большее, на что он мог рассчитывать, — это работа грузчика. Аслик же была очень настойчива и продолжала изо дня в день внушать ему эту мысль, не оставляя никакого выбора.

         — Поезжай в город, — говорила ему она, — поработай, но смотри, деньги свои не трать, а купи на них курдские головные платки. Потом пошли их сюда, я тебе продам их втридорога. Давай, поезжай, говорят, в этом году в городе полно работы и кто поработает месяц, заработает несколько тысяч рублей. Тебе ведь еще надо устроить большие поминки по матери…

         Аслик говорила об этом при каждом удобном случае, причем не только самому Ало, но и за его спиной, напуская на себя при этом вид жертвы неблагодарного отношения и чужих пересудов:

         — Говорю вам, голубушки, превратился в ярмо и висит у меня на шее. Что ни делаю, сидит у тандура и с места не двигается. А завтра-послезавтра некоторые возьмут да и скажут, что я присвоила его деньги. И ведь не скажут о том, что это я его содержу.

         Женщины еле сдерживались, чтобы не расхохотаться прямо при ней. Уж кто-кто, но они-то хорошо знали, что Ало вернулся от своих мридов отнюдь не с пустыми руками. Но Аслик продолжала делать вид, что совсем не в курсе, и не переставала упрямо твердить:

         — Пошел к своим мридам и ничего нормального не принес. Обманули и отправили…

         Соседки, искоса бросая в ее сторону едкие и насмешливые взгляды, слушали такие речи молча, но стоило Аслик уйти, как они тут же начинали бурно обсуждать услышанное:

         — И не стыдно ей, и как она сквозь землю не проваливается, когда несет такое? Ведь когда Шени была еще жива, мриды столько всего давали, что ему и матери хватало на целый год. Это почему сейчас мриды вдруг ничего не дали? Да ради Бога, дают, да еще как дают и, наверное, намного больше, вот только Аслик не угодишь – ей все мало. Да ей хоть весь мир подари, и то будет недовольна. Бедняга Ало! Поди теперь и принеси столько, чтобы накормить Аслик досыта.

        Аслик же знай себе делала свое дело: как голубь ворковала над Ало и обрабатывала его так, что очень скоро убеждала в необходимости ехать и провожала его в путь.
 

1  2  3  4