НЕЖДАННЫЙ ЗВОНОК

         Когда Надыр вечером уставшим возвращался с работы, его младшая дочь Нане бежала ему навстречу, приносила домашние тапочки и ставила перед ним. Его сын Касым, который был на несколько лет старше дочери, стоял поодаль, глядя на отца, не знал, что ему делать. Жена Хане с улыбкой на лице выходила из кухни, смотрела на отца с дочерью, и сердце ее переполнялось радостью. И она с нежностью спрашивала мужа:

         — Ты пришел?

         Муж, не отвечая, брал на руки дочь, несколько раз целовал ее, потом проходил в столовую. Мать с сыном шли следом. Надыр, пододвинув стул к столу, садился, усаживал дочь на колени, ласково смотрел на нее, словно не видел ее не несколько часов, а несколько дней. Потом  подзывал сына, целовал его, гладил по голове, расспрашивал про уроки, и если все было в порядке, спускал дочь с коленей и поворачивался к жене.

         — Ну, что новенького? – спрашивал Надыр.

         — Все нормально, ничего нового, — отвечала она, — а у тебя как дела?

         Если случалось что-то интересное, Надыр подробно об этом рассказывал жене, а если новостей не было, то говорил, что все в порядке.

         Дочь не отходила от отца, потому что знала, что сейчас закончится разговор, отец ляжет на диван, посадит ее к себе на грудь, и они будут играть. Так и случалось. Хане уходила на кухню накрывать на стол, а Надыр с детьми оставался в комнате. Вся его усталость улетучивалась, как только дети оказывались рядом с ним. Он играл с Нане, проверял дневник Касыма. Сын учился хорошо, и, увидев в дневнике отличные оценки, Надыр ласково трепал кучерявые волосы сына:

         — Умница, лао, сегодня ты хорошо поработал,  — и поворачивался к дочери. – А ты что хорошего сегодня сделала?

         Нане начинала лопотать, сбивчиво рассказывая про те свои поступки за день, что в ее понимании были важными. В это время из кухни доносился голос жены:

         — Надыр, иди мыть руки, ужин на столе.

         Ужинали они всегда на кухне. После ужина сын уходил делать уроки, а Нане возилась с игрушками. Надыр с женой оставались на кухне. Пока Хане мыла посуду, Надыр курил и рассказывал жене, как прошел его день на работе. Постепенно разговор переходил на детей, родственников, соседей. Хане любила разговаривать с мужем, и если ему не хотелось сидеть на кухне, она так ласково уговаривала его, что он не мог ей отказать и оставался рядом с ней, пока она не заканчивала свои дела.

         Они любили друг друга, жили душа в душу. Лучший кусок Хане всегда старалась отдать мужу, но он не притрагивался к нему, пока не разделил бы его с женой и детьми. Если дверь на кухню была закрыта, Надыр подходил к жене, обнимал ее, словно они были женаты несколько дней, а не несколько лет. Хане ласково обвивала его шею и отвечала ему такой же нежностью и любовью.

         После того, как Хане заканчивала работу на кухне, они выходили на маленький балкончик, садились на скамейку и беседовали. Соседи по-хорошему завидовали им и говорили, что они больше похожи на друзей, а не на супругов.

         — И о чем вы можете столько говорить? – спрашивали их иногда с соседних балконов.

         — Да так, мало ли о чем, — отвечали муж с женой.

         Они засиживались на балконе до позднего вечера. Хане готовила кофе, разливала в чашки и приносила на балкон. Свой кофе она пила горячим, а Надыр ждал, пока остынет. Брал сигарету, вставлял ее в мундштук, не спеша прикуривал, а потом чередовал кофе с сигаретой, смакуя каждый глоток и каждую затяжку.

         Каждый вечер они так сидели вместе на их балкончике, беседуя друг с другом, делясь своими проблемами, и казалось, что не было у них тяжелого трудового дня, не чувствовалось никакой усталости. Дул легкий прохладный ветерок, разговор лился сам собой. А когда сын заканчивал уроки, а дочери надоедало играть, дети присоединялись к родителям. Нане садилась на колени к отцу, сын – на маленький стульчик, и они слушали, о чем разговаривали взрослые, пока не наступало время сна. Тогда Хане шла укладывать детей, потом возвращалась к мужу, и они сидели так до поздней ночи.

         Так продолжалось с  весны до конца осени. А зимой эти их посиделки переходили в столовую. Они смотрели телевизор, потом обсуждали увиденный фильм. Иногда мнения их расходились, но это не становилось причиной для ссоры.

         Словом, взаимопонимание и уважение в этой семье были такими, что если бы кто-нибудь при Хане посмел сказать что-то неуважительное о Надыре, она выцарапала бы ему глаза. Так же и Надыр не давал в обиду жену и стоял за нее горой.

         Все в доме делалось с обоюдного согласия. Если предстояла для дома какая-нибудь покупка, они советовались, приходили к общему мнению, и это делала Хане. Надыр не любил ходить по магазинам, поэтому отдавал зарплату Хане, и она распоряжалась деньгами по своему усмотрению. Все покупки в доме делала она, даже одежду мужу покупала сама, и только крупные покупки они делали вместе.

         Когда они выходили из дома, Хане брала мужа под руку, и они шли по улице, разговаривая и глядя время от времени друг другу в глаза, словно молодожены. Соседи смотрели им вслед и говорили:

         — Вот, влюбленные пошли…

         Они были почти одного роста друг с другом. Хане была хорошо сложена, у нее была белоснежная кожа, большие глаза и длинные волосы, заплетенные в толстые косы. Надыр был высоким, смуглым, с густыми бровями. Они были красивой парой.

         Надыр боготворил свою семью и был искренне ей предан. Он был очень веселым человеком, любил пошутить. Ему было почти 50 лет, но на голове его не было ни одного седого волоса. Руки его были большими и сильными, и когда он смеялся, то громко хлопал ладонями. Друзья привыкли к его манерам, но незнакомые, в первый раз увидев, как он громко смеется и ударяет рукой об руку, думали, что он недостаточно хорошо воспитан. Однако спустя некоторое время, пообщавшись  с Надыром, они приходили к выводу, что первое впечатление часто бывает обманчивым, потому что Надыр был человеком культурным, образованным и очень приятным в общении.

         Хане, как и муж, пользовалась большим авторитетом среди друзей и соседей. С ней считались, советовались, просили помощи, и она никогда не отказывала помочь делом или советом.

         Жили они небогато, но и не нуждались, как и все семьи простых служащих. Самым большим их богатством были дети, которые росли им на радость умными и послушными. После женитьбы любовь Надыра и Хане не угасла, а напротив, стала еще сильней. Если Надыр задерживался, жена с детьми с беспокойством ждали его, постоянно бегая на балкон посмотреть, не идет ли он. Едва завидев Надыра, они дружно махали ему, а он в ответ поднимал приветственно руку. Хане, встречая его у порога, немного обиженно спрашивала:

         — Ты где? Мы тебя ждем-ждем…

         Надыр терпеливо объяснял ей, почему он задержался, и проходил в дом. Теперь вся семья была в сборе, и они были счастливы оттого, что они вместе, рядом друг с другом…

* * *

         Но пришел день, когда спокойствие этой дружной семьи было нарушено. Нарушено теми, кто не может спокойно смотреть на счастье и благополучие других. Такие люди есть везде: иногда они сразу выделяются, а иногда, словно надев шапку-невидимку, появляются, отравляют жизнь другим и так же незаметно исчезают, оставляя после себя слезы и ссоры. Зависть душит их; и как змея, ужалив, не может сдержать свой яд, так и они, видя счастливые семьи, не могут удержаться от соблазна внести в их размеренную жизнь раздор  и разлад.

* * *

         Надыр и Хане работали в разных местах. Надыр на работе был на хорошем счету. Начальник ценил его как ответственного и исполнительного работника, постоянно ставил его другим в пример. Надыр не зазнавался, работал еще усердней, избегая служебных интриг. Однако были у него завистники, и покоя им не давали отнюдь не успехи Надыра на работе, а его тихое семейное счастье и благополучие. Зависть их затаилась, выжидая удобного момента, когда можно будет излить свой жгучий яд на спокойствие его семьи.

         В кабинете их работало несколько человек. Среди них была одна Гуле1. Характер ее вовсе не соответствовал ее поэтичному имени. Она была неулыбчивой, вечно хмурой и недовольной. За столько лет совместной работы ни один  из сотрудников не видел у нее на лице улыбки. Даже над шутками Надыра, который мог развеселить каждого, она не смеялась, только надменно пожимала плечами и отгораживалась от всех тысячами колючих шипов. Никто из окружающих не сочувствовал ей, зная, что из-за своего недружелюбного характера она до сих пор одна. Кое-кто из сотрудников знал, что когда-то Гуле была замужем, но прожила с мужем лишь несколько месяцев. Она была, несомненно, красивой женщиной, но вся ее красота блекла, лишь только стоило ей открыть рот. Даже мужчины смущались, слыша от такой привлекательной женщины такие грубые и порой даже неприличные слова. Никто с ней не дружил, она была постоянно одна. Даже если кто-нибудь и решался подойти к ней и заговорить, то через некоторое время всякое желание общаться с ней пропадало у любого, так резко могла она оскорбить и обидеть словом собеседника. Ни на работе, ни в личной жизни друзей у нее  не было. Так она и жила, отравляя жизнь себе и окружающим.

         В течение дня Надыр несколько раз звонил Хане.  Когда Гуле слышала, как он ласково разговаривает с женой, готова была лопнуть от злости и зависти, низко опускала голову и смотрела на него исподлобья. Надыр ничего не замечал, потому что во время разговора с Хане все остальное для него не имело значения.  А если разговор их затягивался, Гуле с шумом отодвигала стул так, чтобы всем было слышно, и выходила из кабинета, громко хлопая дверью.

         — Опять она бесится, — шушукались сотрудники. Надыр же замечал ее отсутствие, только услышав стук хлопнувшей двери. Он виновато клал трубку телефона и вопросительно смотрел на коллег.

         — Не переживай, — успокаивали они его. – Разве ты ее не знаешь? Не нарывайся, не надо, она же лопнет.

         Спустя несколько минут в кабинет возвращалась Гуле, так же хлопая дверью и всем своим видом показывая свое недовольство. Она с шумом пододвигала стул и склонялась над бумагами, делая вид, что страшно занята. На самом деле злость просто распирала ее, она теряла спокойствие и самообладание. Для вида перебрав на столе несколько бумаг, она принималась недовольно ворчать: