Филе едва заметно кивнула, мол, есть, и тихо шепнула на ухо невестке Зине: «Мы с ним обменялись платками». Хале увидела, как Филе что-то сказала ее снохе, но не расслышала, а переспрашивать не стала.

        — Ну, если так, тогда пойду и скажу об этом хозяину дома и ребятам, — сказала она и вышла.

        — Ло-ло[4], — обратилась к Амо Хале, — дочь Надо Филе взяла свой узелок с одеждой, пришла и обняла наш стун у тандура.

        Амо тоже знал, что это означает.

        — А ты спросила, между ней и Кярамом что-то есть или нет?

        — Конечно, спросила. Бедняжка не посмела со мной разговаривать, только головой кивнула, мол, да.

        — Ну, раз так, давайте пойдем и сами у нее спросим, — сказал Амо сыновьям, и все встали и вышли из ода. Филе стояла на том же месте и продолжала обнимать стун.

        Амо подошел к девушке и спросил:

        — Лао[5], ты пришла, чтобы остаться с Кярамом?

        Филе опустила голову и не издала ни звука. Амо повторил свой вопрос, и девушка в ответ только кивнула.

        — Пойдемте, надо поговорить, — сказал Амо сыновьям и первым направился в ода. – Ну, а теперь давайте разберемся во всем этом. Кярам, сынок, если между вами что-то есть, тогда ничего – раз девушка пришла, мы ее примем. Только ты мне правду скажи – да или нет?

        Кяраму стало не по себе: вот так взять и открыто сказать отцу и братьям «да»? Он почувствовал, что не может так поступить. Да, Филе ему очень нравилась, он давно был в нее влюблен, но застенчивость и даже какая-то стыдливость в его характере не позволяли ему открыто признаться перед старшими в своих чувствах. Кярам молчал, и Амо еще раз повторил свой вопрос, но уже более жестким тоном:

        — Чего молчишь, когда тебя спрашивают? Говори – есть между вами что-то или нет?

        Сын хорошо знал характер отца: ни за что не оставит в покое, пока не получит ответ.

        — Нет, отец, ничего нет, — сказал тихо Кярам и опустил голову.

        — Правду мне скажи, слышишь! – снова повторил Амо, еле сдерживая гнев.

        — Нет, отец, между нами ничего нет.

        — Ну, если так, тогда что получается? Их огромный род хочет заставить нас делать так, как они хотят? – Амо сжал губы, а в глазах мелькнула ярость. Глубоко дыша, Амо вышел из ода, подошел к Филе, отнял ее руки от стуна, всучил ей ее узелок и выставил за дверь.

        Униженная и раздавленная Филе вся в слезах вернулась домой. Надо в тот момент не было дома, и жена послала за ним одного из младших детей. Вернувшись домой и узнав, что случилось, Надо пришел в бешенство и стал метаться из угла в угол. Он носился по дому с проклятиями и бранью, потом то и дело подскакивал к рыдающей дочери и начинал ее избивать.

        — Так нельзя! – всхлипывала жена и била себя по коленям. – Ты должен что-то сделать! Мы же опозорились перед всем миром, он попрал нашу честь, наше имя, имя нашей дочери!..

        — Я это так не оставлю! – кричал Надо. – Я знаю, что я сделаю с этой семьей! Ничего-ничего, ты еще увидишь!.. Ну, что ты стоишь? Давай быстрей пошли за нашими, пусть немедля идут сюда, поговорить нужно!

        Амо знал, что Надо и его род просто так этот позор не проглотят и обязательно что-то сделают, и поэтому приказал сыновьям хорошенько подготовиться к серьезной драке. В доме было четыре кинжала, на каждого по одному, но для себя Амо выбрал самый длинный и широкий.

        — Знайте, что враг придет к порогу, и каждый из вас должен драться за несколько человек, потому что их много, а нас мало, — сказал он сыновьям. – Я же встану за вами, и если вдруг кто-то из вас вздумает отступить, сразу же получит от меня этим кинжалом по голове!

        — А что, отец, ты не хочешь участвовать в драке? Ты будешь в стороне? – удивился Салых.

        — Нет, сынок, ваш отец еще не умер, чтобы бросить вас одних. Я только хочу сказать то, чтобы вы не смели отступать перед врагом. Пусть они не обольщаются тем, что мы здесь одни из нашего рода и что они смогут с легкостью одолеть нас и прослыть героями. Нет, сегодня враг придет сюда, и мы должны защитить свое имя и на деле доказать свою смелость и мужество. И будь что будет! В конце концов, для чего я растил и воспитывал трех сыновей, как не для таких трудных дней?

        — А ты уверен, что они все-таки придут сюда? – спросил у отца Сайдо.

        — Конечно, сынок, — уверенно ответил Амо, — мы нанесли им такое оскорбление, что они этого так не оставят. Иначе будут опозорены на всю деревню и все их племя. Вот почему мы должны быть готовы ко всему. И если не сегодня, то завтра.

        … Люди из рода Надо пришли один за другим и собрались в его доме.

        — Что такое? Что случилось? – спросил один из них, когда все расселись по местам.

        — А что может случиться больше того позора, который свалился на нашу голову? – ответил вопросом на вопрос взбешенный Надо.

        — Какого позора? – спросил вдруг осипшим голосом Каро.

        — Да, позора!.. Еще какого позора… — и Надо в сердцах ударил себя по колену. – Эта дрянь моя дочь, как мы и решили, сегодня взяла свой узелок с одеждой, пошла в дом Амо, чтобы остаться там как Кярама жена, а Амо с сыновьями ее не приняли и выгнали из дома. Может, вы скажете, что это не позор?

        — Вот это да… — протянул ошеломленный Каро. – Это не только твой позор, это позор всему нашему роду! Нет, ты только на них посмотри! Ты на эту одинокую семейку посмотри! Да они совсем обнаглели! Ишь ты, что о себе возомнили! Как будто это они в деревне хозяева!.. – кричал в бешенстве Каро, готовый уже сорваться с места и бежать к дому Амо.

        — Дядюшка, ты только разреши – и мы отмстим, — заговорил один из молодых и горячих парней. – Пусть знают свое место и не лезут куда не надо. Иногда вместо мыши можно и на змею напороться!

        — Ребята правильно говорят, — откликнулся мужчина средних лет. – Если мы это оскорбление проглотим, то нам больше ничего не остается, как повязать наши головы женскими платками и не выходить из дома. Чего мы сидим? Надо идти и как следует подготовиться! Нужно проучить их так, чтобы они знали, с кем имеют дело!

        Еще несколько человек из присутствующих высказали свое мнение, что обидчиков надо непременно наказать. Короче говоря, все сошлись на том, что сообща пойдут и нападут на дом Амо и сделают это сегодня же. Через некоторое время несколько мужчин из этого рода с кинжалами в руках, а Каро с длинной кочергой сошлись в условленном месте и, выкрикивая проклятия и ругательства, двинулись в сторону дома Амо.

        Незадолго до их прихода Амо с сыновьями расчистили от снега площадку перед дверью, и сугробы во дворе постепенно поднялись на высоту человеческого роста. Надо и его люди приблизились к дому, взобрались на свежие сугробы и стали выкрикивать в адрес хозяев ругательства и отборную брань. Амо и трое его сыновей с кинжалами в руках вышли из дома, отец встал чуть сзади, и началась драка. Раздался лязг металла пущенных в дело кинжалов. Каро взмахнул своей кочергой, и Кярам, отбивая страшный удар, изо всех сил снизу вверх полоснул противника кинжалом по руке. Кочерга выпала из рук Каро, а его четыре отрубленных пальца отлетели, упали на белый снег и затрепетали…

        К тому времени подоспели другие сельчане, которых уже оповестили о драке. Они и вмешались в побоище и не только растащили соперников в стороны, но и, подталкивая и прикрикивая, заставили Надо с его людьми разойтись по домам.

        Амо с сыновьями тоже вернулись домой.

        Через некоторое время о случившемся узнали власти, и Кярама арестовали. Довольно скоро состоялся суд, и подсудимого приговорили к шести месяцам тюрьмы.

        Уважаемые и авторитетные люди в деревне стали посредничать, чтобы помирить семьи Амо и Надо. Поскольку имело место членовредительство (четыре отрубленных пальца Каро), Надо, согласно обычаям, потребовал так называемую «расплату за кровь». Амо согласился, но так как золота у него не было, он был вынужден ранней весной, когда домашнюю скотину не трогают и берегут как зеницу ока, погнать своих овец в нижнюю армянскую деревню и продать их. Когда он возвращался в деревню, его еще издалека с крыши своего дома заметил Надо. Дождавшись, пока Амо не подойдет поближе, Надо злорадно усмехнулся и по-турецки грязно выругался:

        — Мать твою… А где же овцы?

        Амо быстро взял себя в руки и тоже по-турецки ответил:

        — А я мамку-сучку твою… Сегодня овец нет, так завтра будут! А отрубленные пальчики сможешь вернуть?

        Через несколько дней состоялась встреча, на которой Амо при свидетелях заплатил золотом за пролитую кровь, и тем самым примирение сторон считалось состоявшимся. Но так выглядело только внешне, а на самом деле ни Надо, ни его род не забыли свой позор и отрубленные пальцы. В глубине души они затаили жажду мести.

        После всей этой истории семья Амо осталась без овец, и поэтому Салых и Сайдо нанялись пастухами в соседнюю армянскую деревню, чтобы скопить немного денег и получить возможность снова обзавестись домашней скотиной.

        Поздней осенью Кярам вышел из тюрьмы и вернулся в деревню. Ему хотелось хоть чем-нибудь помочь братьям, и он решил подзаработать в Тбилиси. Там он случайно встретился с людьми из рода Надо, которые работали чернорабочими. Настроенные, на первый взгляд, вполне дружелюбно, они сделали все, чтобы сблизиться с ним, и в итоге сумели внушить простодушному и доверчивому парню, что забыли все то плохое, что произошло между их родами. Кярам поверил им, и не только поверил, но и стал работать вместе с ними, дружить и делить хлеб-соль. Однажды, когда они вместе обедали, люди Надо незаметно подсыпали ему в еду редкий яд, который действовал не сразу, а постепенно подтачивал организм и развивал тяжелую болезнь.

        Прошло некоторое время, и Кярам действительно тяжело заболел. Несколько дней он еще оставался в Тбилиси, надеясь, что скоро поправится. Но состояние продолжало ухудшаться, и Кярам был вынужден вернуться домой. Там он слег и больше не встал… Так, совсем молодым и неженатым, Кярам ушел из этой жизни.

        __________________________________