Последние слова Мамэ произнес таким тоном, словно речь шла не о его двоюродной сестре, а о совершенно постороннем человеке. Касым с болью уловил эти нотки, но опять сделал вид, что ничего не заметил.

        — Как это что сказать? Ведь ты тоже член этой семьи, и твое мнение так же важно, как и мнение твоего отца, если бы он был жив. И теперь я хочу спросить твоего совета – соглашаться нам или нет?

        Раздался скрип кровати – Мамэ повернулся на другой бок спиной к дяде и ничего не ответил.

        — Ну, Мамэ, что ты мне скажешь? – немного подождав, опять спросил Касым. Но Мамэ молчал.

        — Мамэ?

        — Что, дядя?

        — Ты спишь?

        — Да, дядя, я засыпаю. Не могу даже веки поднять.

        — Ну, спи, спи, – сказал Касым, затушил папиросу, потянул на себя одеяло и попытался заснуть.

        Но до сна ли ему было? Равнодушие племянника ко всему, что касалось и его, и его семьи, так больно его резануло, что он не мог никак успокоиться. У Касыма защемило сердце. Он не мог не признать то, что чем дальше, тем больше Мамэ отдаляется от своей родни, но в то же время не мог ничего поделать. Ну, не мог он после того, как вырастил сына брата, все бросить под ноги, растоптать и сказать ему: «А знаешь что? С сегодняшнего дня ты сам по себе, а мы сами по себе». И потом, где-то в глубине души Касым думал и о своем будущем. Так как сыновей у него не было, он возлагал большие надежды на сына брата. Ему казалось, что Мамэ, когда придет время, поможет скрасить ему приближающуюся старость. Вот почему Касым молчал и предпочитал глотать всю горечь от поведения и поступков племянника. «Ничего, повзрослеет, поумнеет и поймет, что к чему», – оправдывал его в своих рассуждениях дядя и предпочитал жить этой слабой надеждой.

        Мамэ нарочно сказал, что ему хочется спать. В ту ночь он, возбужденный разговором о квартире, никак не мог уснуть. И уж, конечно, не из-за слов Касыма о дочери! «Да наплевать мне на твои сомнения! Хочешь, выдавай ее замуж, не хочешь – не выдавай, какое мое дело!» – думал Мамэ и старался лежать неподвижно, чтобы дядя убедился в том, что он заснул. Ему хотелось тишины, чтобы собраться с мыслями и хорошенько подумать над вопросами, связанными с приобретением кооперативной квартиры. А их было немало. Например, надо было обдумать то, как лучше отличиться перед начальством, чтобы с места работы без проблем получить все необходимые бумаги… Или же его волновал вопрос о сроках – успеет ли он к осени собрать все эти многочисленные справки, документы и так далее…

        Мысль Мамэ скользила с одного вопроса на другой, но ни на одном из них он не мог остановиться подольше и обдумать его во всех деталях. Уж слишком сильно он был взволнован, уж слишком неожиданно на него свалилась удача в виде обещанной Касымом помощи. И потом – то, что Мамэ был неспособен серьезно и вдумчиво остановиться на какой-нибудь одной конкретной проблеме, вполне было в его характере. Он был нетерпелив и поэтому очень часто принимал поспешные решения, которые в большинстве случаев не приносили желаемого результата. Не успев завершить одно дело, он хватался за другое, и в конечном итоге оба вопроса терпели неудачу. Что и говорить, то, что он вырос без забот и хлопот, был избалован, – все это и привело к тому, что его совершенно не интересовали вещи, не имеющие отношение к нему и его персоне. Круг его интересов сводился к собственному «я», а все остальное должно было либо беспрекословно подчиняться ему, либо всецело служить. Трудности и переживания других людей его нисколько не интересовали, и он не составлял себе труда даже выслушивать их или хотя бы формально  проявить интерес и выразить на словах сочувствие. И ему было все равно, шла ли речь о счастье и судьбе близких ему людей, об их будущем или о чем-нибудь еще. Вот почему этой ночью он не захотел обсудить с дядей вопрос замужества его дочери и высказать свое мнение. А, впрочем, его у Мамэ и не было, потому что этот вопрос, по его глубокому убеждению, не имел к нему абсолютно никакого отношения.

        Утром Касым попрощался и уехал в деревню. Мамэ же вплотную занялся сбором документов.

        Прошло немного времени, и однажды на работе Мамэ раздался телефонный звонок. Это звонил его дядя Касым.

        — В эту субботу ты обязательно должен быть в деревне. Приезжай в пятницу вечером, мы тебя ждем, – сказал ему дядя после того, как поздоровался и спросил о делах.

        — А что случилось? – удивился Мамэ.

        — Нет-нет, не переживай, всё в порядке. Просто в субботу вечером будет обручение. Я же тебе рассказывал про соседа Флита, так вот, мы договорились, и в эту субботу ты должен быть здесь.

        Мамэ немного замялся и посмотрел на своих сотрудников. Ему вдруг показалось, что они могли услышать каждое слово его дяди, но, поняв, что ошибается, взял себя в руки и, недолго думая, тут же нашел причину, чтобы отказаться.

        — Дядя, я не могу приехать, – сказал он в трубку так тихо, чтобы никто из присутствующих ничего не услышал.

        — Почему?

        — Потому что у меня много работы, – так же тихо ответил Мамэ.

        — Но ты ведь сам говорил, что по субботам и воскресеньям ты не работаешь и свободен. Поэтому я им сказал, что обручение должно быть в субботу вечером, чтобы ты мог приехать. Ты ведь самый близкий ей родственник и должен обязательно присутствовать.

        — Ты извини меня, дядя, но я не могу приехать.

        — Ну, хорошо… Раз ты не хочешь приезжать, это уже твое дело, – обидевшись, сказал Касым и повесил трубку.

        — Кто это был? – спросил у Мамэ один из сотрудников.

        — Мой дядя.

        — А что случилось? Надеюсь, все в порядке? Просто ты так сильно покраснел…

        — Нет-нет, все нормально. Спрашивал, как у меня дела, говорил, что соскучился.

        Мамэ и сам не понял, зачем он солгал. Все получилось само собой.

        — Ты смотри-ка, какой хороший дядя, – отозвался другой сотрудник. – Такой внимательный, заботливый… Вот бы мне такого!

        Мамэ вдруг показалось, что тот на что-то намекает, и резко повернулся в его сторону. Но, посмотрев на простодушное выражение лица коллеги, он убедился, что тот и не думал иронизировать, и, успокоившись, криво улыбнулся и продолжил свою работу.

        Каждый в кабинете был занят своим делом, и Мамэ, сидя за своим столом, рассеянно перебирал бумаги и при этом не переставал думать о звонке дяди. «Он на меня обиделся. Да-да, обиделся, это точно… Но с какой стати я должен считаться с его претензиями? Мне что, делать нечего, кроме как ехать в деревню и участвовать во всей этой возне? И без того голова забита проблемами, а тут еще и это… Пусть делают что хотят. Какое мое дело – дочь выдают замуж, свадьбу справляют, что делают, как делают… А вдруг он обидится и не даст мне денег, что мне тогда делать?.. Нет, он этого не сделает… Он не такой человек, он не сможет… Даже если и захочет, то не сможет… А вдруг жена не пустит? Нет-нет, разве станет он ее слушать? Даже тайком, но он все равно мне их отдаст, в этом можно не сомневаться. Самое главное – успеть собрать все бумаги…» Так думал Мамэ, и все же его мысли опять вернулись к вопросу о деньгах. «А если вдруг дядя не даст денег, что тогда мне делать? Занимать? Да и кто даст мне такую огромную сумму? Я же не смогу ее вернуть и через десять лет! Что делать?.. Надо немного подождать. Если за это время дядя не приедет меня навестить или не позвонит, я сам поеду в деревню и найду с ним общий язык… Иначе с квартирой ничего не получится».

        Прошло несколько недель. За это время Касым ни разу не приехал и не позвонил. Мамэ окончательно убедился в том, что дядя на него обиделся. И он решил, что в ближайшую же субботу поедет в деревню, там останется на ночь, переговорит с дядей, а в воскресенье вернется, чтобы в понедельник уже быть на работе. Так и сделал. Встав  с утра пораньше, Мамэ пошел в магазин, купил кое-каких гостинцев, чтобы подкупить их сердца, и, сев в автобус, поехал в деревню.

        Касыма дома не оказалось – он поехал в соседнюю деревню по каким-то своим делам. Жена дяди разговаривала с ним сухо и неохотно, а двоюродная сестра, у которой было обручение, даже толком не поздоровалась.

        Мамэ не обратил на это никакого внимания, немного посидел в доме, потом вышел на улицу. Тетя, сестра матери, жившая неподалеку, заметила его и решила подойти и поговорить с племянником, которого так давно не видела. Подойти-то она подошла, но, помня, как скверно он себя повел в прошлый раз, она уже не рискнула подойти поближе, обнять и тем более поцеловать его. Остановившись на приличном расстоянии, тетя спросила его о делах, и Мамэ ответил ей так небрежно, как будто хотел побыстрее от нее отделаться. «Чтоб тебе пусто было, – подумала она, расстроившись из-за заносчивого тона племянника. – Ведь я не чужая тебе, а родная тетя. Недаром народ говорит: «После матери роднее только ее сестры». Мало я тебя в свое время смотрела, заботилась о тебе? Уж если он не ценит все, что для него сделал Касым, куда уж говорить обо мне?» И тетя, горько, пожалев о том, что подошла к Мамэ, повернулась и ушла.

        — Кажется, племянник твой приехал из города? Что он тебе привез, а? – ехидно поинтересовалась у нее одна из соседок.

        — А мне ничего не надо! Слава Богу, у меня есть сыновья, и их мать ни в чем не нуждается, – рассердившись, ответила тетя.

        — Какой он все-таки дурной парень, – рискнула резко отозваться о Мамэ соседка, увидев, как разозлилась ее собеседница. – В который раз он приезжает из города, а все с пустыми руками. Пусть во имя памяти матери хотя бы раз вспомнил о тебе и сказал бы: давай-ка я возьму и отвезу этот платочек моей тете в подарок. Что, неужели это его разорило бы?

        Услышав это, тетя рассердилась еще больше.

        — О чем ты говоришь, голубушка? С меня достаточно и того, что я его вижу живым и здоровым. А больше мне ничего не нужно. Он еще неженат, у него столько хлопот впереди, и не он мне, а я ему должна помогать! И я не смотрю, как ты намекаешь, ему в руки в ожидании подарков и гостинцев, – сердито сказала она и, отвернувшись, поспешила отойти.

        Когда вернулся Касым, Мамэ все еще был во дворе.

        — Добрый день, – буркнул Касым и еле коснулся губами щеки Мамэ.

        — Да станут мои глаза землей под твоими ногами, – Мамэ нарочно энергично и как полагается ответил на приветствие дяди.

        Касыму это понравилось, но он не подал виду. Он присел на большой плоский камень у двери, но Мамэ садиться не стал, а только подошел и встал рядом.

        — Что ты здесь стоишь? Зашел бы в дом… – сказал Касым, и в его голосе уже не было прежней обиды.

        — Скучно мне там одному, – Мамэ сразу же почувствовал перемену в тоне Касыма и продолжил еще более ласково и душевно. – Я вышел посмотреть, не идешь ли ты. Я так соскучился… Ну, как здоровье, как настроение?

        — Бог в помощь, спасибо, у меня все в порядке, пока не жалуюсь. Лишь бы у тебя было все в порядке, а больше мне ничего не надо. А как у тебя дела? Как твои товарищи?

        — Я твой покорный слуга, дай Бог тебе здоровья. У меня все хорошо, а товарищи передавали тебе большой привет.

        — Да пошлет Бог удачу и тебе, и им.

        Вот так, обмениваясь учтивыми фразами, которые приняты у курдов в начале каждой беседы, они еще немного поговорили, и Касым уже позабыл о своей обиде на племянника. Стоило ему только увидеть его, как лед в сердце моментально начинал таять, не говоря уже о том, как приятны ему были то внимание и та вежливость, которые так неожиданно проявил Мамэ.

        — А как моя тетя и девочки? – спросил Мамэ.

        Этот вопрос заставил Касыма снова вспомнить о своей обиде. Он опустил голову, немного помолчал, а потом как бы между прочим ответил:

        — Бог в помощь, спасибо, всё хорошо.

        Мамэ продолжал стоять, но демонстративно не садился. Желая привлечь внимание дяди к тому, как он устал, Мамэ стал переминаться с ноги на ногу. Ему хотелось тем самым показать Касыму, что степень уважения к нему так высока, что он не позволяет себе без разрешения дяди даже присесть в его присутствии.

1  2  3  4  5  6  7