— Ну, как вы, Гуле?

        — Спасибо, мне намного лучше, – оживилась она. – Вы же знаете, швы мне уже сняли, и решение теперь только за доктором – выписывать меня или нет. А его, как назло, сегодня нет… – Гуле помолчала немного и добавила: – Он очень хороший человек, душевный, мягкий… У него золотые руки. Он, наверное, женат?

        — Да, женат, – ответила медсестра. – У него двое детей – дочь и сын.

        — Дай Бог ему здоровья. А он с семьей живет отдельно или с родителями?

        — Насколько я знаю, у него нет родителей. А живет он здесь недалеко, совсем рядом.

        — А что, родители умерли?

        — Не знаю. Только знаю то, что родителей у него нет и что он вырос в детдоме.

        Гуле прикусила губу и опустила голову. Она не только не услышала, что еще ей сказала медсестра, но даже не заметила ее ухода из палаты. Она была ошеломлена…

        «Значит, он вырос в детдоме… Родинка на лбу, детдом… Неужели это он? Не может быть, чтобы это было простым совпадением… Но он ли это точно?.. Завтра, завтра уж точно все выяснится. Он придет, я посмотрю, а там… А если окажется, что это он, что тогда мне делать? Говорить ему или нет? Ведь это такой тяжелый вопрос, мне надо подумать, хорошо над ним подумать… А если это не он?.. Если не он?.. Нет, не может быть, это точно он… Ведь кроме детдома и двух примет есть еще кое-что, что трудно объяснить словами… Та симпатия, то теплое чувство к этому человеку, которое я ощутила в первый же момент, когда увидела его… Разве это ничего не значит? А может, нет?.. Неужели мне это все кажется? Неужели я сама себя обманываю и воспринимаю его не так, как есть, а как мне хотелось бы?.. Ведь кто знает, как и что было… Прошло столько лет, столько тяжелых лет, и все могло случиться… А если нет?.. Что бы ни было, я должна молчать, и никто, никто не должен знать об этом… И ему ничего не скажу… Пусть живет спокойно… А если все-таки сказать?.. Что это изменит? Может, у него и без этого хватает своих проблем, так зачем мне добавлять ему новые? Нет, я не стану ему говорить…»

        И вдруг у нее в голове промелькнула такая простая мысль, что она резко присела на кровати и потянула на себя одеяло. «А что это я так смешалась? Разве я уверена на все сто процентов, что это он, чтобы так волноваться и рассуждать? – уже более спокойно подумала она. – Завтра все выяснится, надо только подождать… Да-да, завтра, завтра я все узнаю наверняка». И, внезапно успокоившись, Гуле легла и на удивление быстро заснула.

*  *  *

                Еще не успело взойти солнце, как Гуле проснулась и первым делом посмотрела в сторону двери. До прихода доктора она не знала, чем скоротать время, и ожидание ей показалось целой вечностью.

        «Ну, где же он? Зачем так опаздывает, – с досадой повторяла она. – А вдруг и сегодня он не придет? – и Гуле сама испугалась этой мысли. – Если и сегодня его не будет, я не знаю, что будет со мной, я так сойду с ума…»

        Наконец рабочий день начался, и врачи приступили к обходу своих больных. Аслан, отсутствовавший вчера и не видевший Гуле целый день, пришел в больницу в крайнем нетерпении, зашел к себе в кабинет, захватил белый халат и, надевая его на ходу, поспешил к ней в палату.

        Гуле сидела на кровати и, беспокойно поправляя зачесанные назад седые волосы, смотрела на дверь. Когда Аслан вошел, она так растерялась, что забыла даже поздороваться. Но он, который был взволнован не меньше нее, этого даже не заметил. Пододвинув стул поближе к кровати, он сел и задал ей несколько вопросов о ее самочувствии. Гуле так рассеянно и тихо отвечала, что Аслан почти ничего не мог расслышать и был вынужден несколько раз ее переспрашивать. Ему показалось, что она чем-то сильно взволнована, и в недоумении он взглянул на медсестру.

        Аслан правой рукой взял Гуле за запястье и, глядя на часы, стал измерять пульс. Он и не заметил, как Гуле посмотрела на его левую руку и увидела шрам. Он продолжал внимательно отсчитывать ее сердцебиение. Вдруг неожиданно послышались всхлипы Гуле. Аслан и медсестра удивленно переглянулись, посмотрели на нее и поразились: глаза ее расширились так, что готовы были выскочить из орбит, дыхание прерывалось, а все тело покрылось холодным потом.

        — Что с вами, Гуле? Что случилось? Вам плохо? – смешался Аслан.

        Но Гуле не отвечала. Она лишь смотрела Аслану прямо в глаза и продолжала всхлипывать.

        — Гуле, что у вас болит? – опять повторил Аслан свой вопрос, но так и не дождался ответа – Гуле молчала.

        Аслан и медсестра уложили ее в постель, укрыли, и медсестра быстро сделала укол. А Гуле все смотрела на Аслана и молчала. На какое-то мгновение ему даже показалось, что она хочет ему что-то сказать, но не решается. Аслан растерялся и не знал, что и думать. Не представляя, что еще можно сделать в такой странной ситуации, он снова взял ее за запястье и стал отсчитывать пульс. Сердце, как и несколько минут назад, билось все так же быстро. Всхлипы участились и уже были похожи, скорее, на плач, сквозь который с трудом можно было разобрать лишь одно-единственное слово:

        — Сынок…

        Но ни Аслан, ни медсестра этого не расслышали – они были слишком заняты хлопотами, чтобы хоть как-нибудь успокоить больную.

        Прошло немало времени, пока Гуле не начала успокаиваться. Постепенно удары сердца вернулись к прежнему ритму, но глаза так и оставались расширенными, и их взгляд неотступно следовал за Асланом. И хоть бледность прошла и цвет ее лица приобрел более здоровый вид, она все еще находилась в состоянии шока: молчала и не отвечала ни на какие вопросы.

        Аслан взглянул на медсестру, и та, поняв его без слов, сделала еще один укол. Через некоторое время глаза Гуле постепенно закрылись, и она уснула. Аслан распорядился, чтобы медсестра ни на минуту не оставляла больную, и если будет необходимо, немедленно его вызвала, а сам вернулся к себе.

        «Что за странный приступ, – думал он. – И что же такое могло его спровоцировать? Вроде и температуры не было, да и чувствовала она себя нормально…» Аслан ломал голову над этими вопросами и как врач хотел в них досконально разобраться, но напрасно. Он, получивший хорошее медицинское образование, искал разгадку лишь в области физиологии. Откуда ему было знать, что ответы на его вопросы лежат в совершенно другой, психологической сфере? И что даже самый искусный психиатр не всегда может помочь пациенту не потому, что недостаточно сведущ в своей области, а потому что очень часто сам человек никак не может разобраться в своих эмоциях и правильно определить причины перемен в своем душевном состоянии…

        Несколько раз Аслан заглядывал в палату узнать, как больная. Гуле еще не проснулась и во сне продолжала иногда всхлипывать. Медсестра, которая не отходила от нее ни на шаг, обратилась к Аслану:

        — Доктор, она спит неспокойно и во сне называет чьи-то имена, кого-то проклинает…

        Аслан подошел к спящей Гуле и внимательно вгляделся в ее лицо, уже ставшее для него таким знакомым и даже родным. «Как странно, – думал он, – ведь через мои руки прошло столько больных, среди которых было немало хороших людей, но никто из них так не прикипел к моему сердцу, как эта женщина. Интересно, почему?»

        Все еще находясь под впечатлением собственных эмоций, Аслан повернулся к медсестре со словами:

        — Ты оставайся здесь и будь внимательна. Я у себя, и если что, немедленно дай мне знать.

        Прошло несколько часов, и в дверях кабинета Аслана показалась медсестра.

        — Она проснулась, доктор.

        — Ну, как она? – оживился Аслан.

        — Сейчас лучше, уже не плачет, только жалуется, что болит голова.

        Аслан с медсестрой направились в палату Гуле. Она лежала и с бессмысленной улыбкой смотрела в потолок. Их появления она, казалось, даже не заметила.

        — Ну, как вы, Гуле? – заботливо и мягко обратился к ней Аслан.

        Больная словно не слышала обращенных к ней слов и продолжала смотреть в потолок. Аслан повторил свой вопрос, и Гуле, очнувшись от оцепенения, вся вздрогнула и съежилась.

        — Я уже хорошо, большое спасибо, – ответила она, явно избегая встречаться взглядом с Асланом. – Пожалуйста, доктор, выпишите меня, мне уже лучше и давно пора домой.

        — Конечно, мы вас выпишем, но только не сейчас, – ответил спокойно Аслан. – Вам нужно полежать еще несколько дней, чтобы рана окончательно затянулась. Как она заживет, вы сможете вернуться домой.

        — Да я уже здорова, и я за все вам очень благодарна: и вам, доктор, и вам, моя дорогая медсестра. Мне незачем здесь оставаться. Я вас очень прошу, выпишите меня…

        — Нет-нет, еще слишком рано. Как только мы убедимся, что все в порядке, мы выпишем вас и без вашего желания, – говоря это, Аслан и сам не почувствовал, как резко и официально прозвучали его слова. Он как будто был даже обижен на эту женщину за ее желание покинуть больницу и лишить его возможность смотреть на это уже ставшее таким близким и родным для него лицо.

        Как Гуле ни старалась, никак не могла уговорить доктора ее выписать. Этот разговор оставил у Аслана тяжелый осадок, и он поспешно вышел. Медсестра же осталась, и Гуле, не выдержав, расплакалась прямо при ней. Повидавшая за свой многолетний опыт немало подобных сцен, медсестра в этот раз почему-то была растрогана и принялась утешать Гуле со всей мягкостью и душевностью, на которую была способна. Но как она ни старалась узнать поподробнее о причинах такого внезапного срыва, Гуле ничего ей не сказала. Лишь только обронила, что очень соскучилась по своим детям. Поплакав еще немного, Гуле потихоньку успокоилась. Медсестра, видя, что больной уже лучше, поднялась было, чтобы выйти, но Гуле протянула к ней руку и попросила ее остаться еще на минутку.

        — А сколько лет работает доктор в этой больнице? – спросила Гуле.

        — Больше десяти лет, – ответила та. – Вы не думайте, он очень хороший доктор. Не знаю, что на него сегодня нашло, но он очень спокойный, добрый и интеллигентный человек. Я никогда не слышала, чтобы он поднял на кого-нибудь голос. Наверное, сегодня его кто-то расстроил или что-то случилось. А так, он не такой…

        — Да все в порядке, я об этом и не думаю, – махнула рукой Гуле. – Мне просто хочется поскорее домой. Почему-то мне кажется, чем дольше я буду здесь оставаться, тем хуже я себя буду чувствовать.

        — Почему?

        — Не знаю, – и Гуле отвела взгляд в сторону.

        — Ну, не переживайте вы столько и не воспринимайте все так близко к сердцу, – и медсестра мягко прикоснулась к руке Гуле. – Он ведь не такой, он очень внимательный ко всем своим больным, тем более к женщинам. Я ведь вам рассказывала, что он сам из детдома. Если человек с самого детства видел столько трудностей и не очерствел, то это уже о многом говорит. Не обижайтесь на него, он же вам в сыновья годится, так стоит ли из-за этого столько нервничать?..

        Услышав слова «он вам в сыновья годится», Гуле вздрогнула и мгновенно покрылась холодным потом. Медсестра же продолжала говорить о чем-то еще и поэтому ничего не заметила. «Он вам в сыновья годится…» Гуле несколько раз повторяла про себя эту фразу и почувствовала, как у нее заныло сердце.

        — Не переживайте, – донесся до нее голос медсестры. – Вам действительно уже лучше. Я сегодня же поговорю с доктором, чтобы он вас выписал. А вы не волнуйтесь, – и медсестра вышла из палаты.

        Дойдя до кабинета Аслана, она приоткрыла дверь и увидела, как он ходит из одного угла в другой.

        — Доктор, – обратилась к нему медсестра, – Гуле очень переживает за детей и хочет вернуться домой. Вы ведь сами знаете, что с ней все в порядке, так не лучше ли ее завтра выписать?

        Аслан немного помолчал, потом, глядя куда-то в сторону, рассеянно повторил, как будто пытаясь в чем-то убедить самого себя:

        — Значит, переживает за детей и хочет вернуться домой… – потом смолк, несколько раз прошелся по кабинету туда и обратно и, внезапно остановившись, решительно повернулся к медсестре: – Идите и передайте ей, что завтра я ее выписываю. Пусть только не переживает за своих детей, завтра же она к ним вернется.

 1  2  3  4  5  6  7  8