Медсестра поразилась его тону, но промолчала и вышла. «Что это сегодня с ним? Сначала резко разговаривал с той женщиной, сейчас со мной… Странно… Никогда не замечала за ним такого. Что на него нашло?» – думала она и, лишь дойдя до палаты Гуле, спохватилась, что выглядит расстроенной и хмурой. Сделав над собой усилие, она постаралась, насколько это было возможно, сделать выражение своего лица как можно более приветливым и только потом зашла в палату.

        — Я только что от доктора, и он обещал, что завтра же вас выпишет, – с улыбкой сказала она, ожидая, что Гуле придет в восторг.

        Но никаких радостных эмоций на лице Гуле и в помине не было. Казалось, она даже расстроилась из-за этой новости, и удивлению медсестры не было предела.

        — Значит, завтра я могу уйти… – растерянно и почти шепотом проговорила она, глядя в пол, – а он?..

        — Кто? – удивилась медсестра.

        Гуле смешалась и не нашлась, что ответить. Немного помявшись, она нерешительно обратилась к медсестре со словами:

        — У меня к вам просьба, пожалуйста, не откажите… И пусть это останется между нами… Не могли ли бы вы, если это, конечно, возможно, дать мне домашний адрес нашего доктора? Он мне может понадобиться, и на всякий случай я хотела бы, чтобы этот адрес у меня был.

        — Конечно, почему бы и нет? Подождите немного, я сейчас принесу.

        Не прошло и нескольких минут, как она вернулась и протянула Гуле сложенный листок бумаги. Та быстро схватила его и проворно спрятала, словно боялась, что медсестра может передумать и не отдать ей заветный адрес.

        Оставшись в палате одна, Гуле задумалась.

        «Значит, завтра я отсюда уйду. А ведь ему и в голову не приходит, кто я. Это человек дважды появлялся в моей жизни, и оба раза я оставляла его одного и уходила. За что мне такое горе? – и Гуле закрыла руками лицо, стараясь сдержать набежавшие слезы. – Не будь войны, разве так сложилась бы моя жизнь, разве я пошла бы на такой страшный шаг, разве оставила бы его одного?.. Будь проклята эта война, будь прокляты те, кто ее начал, будь прокляты их потомки за то, что разлучили меня с ним. Боже, какое горе – завтра уйти и так и не сказать ему, кто я. И, наверное, он никогда не узнает об этом… Что ж, так даже лучше – пусть не знает, пусть не мучается и живет спокойно. Ну, а я, сколько буду жива на этом свете, никогда об этом не забуду и унесу эту боль с собой в могилу. Поделом мне, я получила то, что заслужила, и должна за это ответить… Боже, за что мне такое наказание! Зачем так должно было сложиться, что наши с ним пути по этой жизни один раз уже разошлись и теперь расходятся снова? Я говорю ему «он», потому что не могу назвать его по имени: не я давала ему имя, для меня он безымянный. Но по чьей вине? Кто в этом больше виноват: я, не успевшая дать ему имя, или война, помешавшая мне сделать это? Будь она проклята… Сломала людям жизнь и не пощадила никого – ни  на фронте, ни в тылу, нанесла такие раны, что никакое время не вылечит. А ведь и ему сейчас нелегко: рос один, в детдоме, ни родных, ни близких… Нет, нет мне прощения. Кто узнает о том, что я сделала, обвинит меня и осудит. Но одна ли я виновата в том, что случилось? Да, шла война, было тяжелое время, строгие обычаи, вопрос чести… Можно привести тысячу причин, почему так произошло. Но если быть до конца откровенной, то виновата одна только я. Да, виновата, но не перед всем миром, а лишь перед ним и своей совестью. Виновата, виновата… Виновата и должна понести за это наказание… Вина… Наказание… Наказание… Вина… Но за что я казню себя, за что? За то, что война заставила меня сделать этот страшный шаг? Будь моя воля, я бы крикнула на весь мир, что причиной всему война! Война, война, война! Она во всем виновата! Война виновата, война виновата», – и, повторяя эти слова, Гуле сама не заметила, как произнесла их вслух. Но в палате никого не было, и никто ничего не услышал.

        Она лежала на спине и смотрела в потолок застывшим взглядом. Вереница воспоминаний, как неторопливо разматываемый клубок старых нитей, потянулась перед глазами, и дремлющая до недавних пор память стала оживлять уже поблекшие и почти забытые события и образы многолетней давности.

*  *  *

                Она училась в училище, и ее однокурсником был парень из соседней деревни – приятный и высокий молодой человек по имени Азиз. Их родители были хорошо знакомы друг с другом и довольно часто общались. Еще до поступления в училище Гуле чувствовала, что нравится Азизу, но в то время она довольно равнодушно воспринимала все знаки внимания, которые оказывал ей влюбленный юноша. И все же спустя пару лет Гуле и сама не заметила, что ее отношение к Азизу постепенно изменилось. Приятное и теплое чувство усиливалось чем дальше, тем больше, и как Гуле ни была бы по своему нраву сдержанна и рассудительна, это расположение уже никак нельзя было назвать простой симпатией. Одним словом, Гуле и Азиз полюбили друг друга, стали встречаться и договорились, что сразу же после окончания училища они поженятся.

        Как-то раз подружки Гуле по комнате в общежитии решили пойти в кино, но она почему-то не захотела идти с ними и в тот вечер осталась одна.

        «И зачем только я отказалась… Пойди я тогда в кино, и ничего бы не случилось», – с горечью думала сейчас Гуле. Но тогда она была молода, и ей казалось, что никакая сила на свете не сможет разлучить ее с Азизом.

        Она была в комнате одна, когда в дверь вдруг постучали. Это оказался Азиз, и, получив разрешение войти, он зашел и присел с ней рядом. Они поговорили пару минут о каких-то посторонних вещах, но при этом не сводили друг с друга влюбленных глаз. Азиз нежно держал ее руку, а Гуле не торопилась ее отнимать. Тогда он притянул ее за шею и приблизил к ней лицо. Гуле не отстранилась и продолжала смотреть на него горящим взглядом, и невольно их губы слились в горячем поцелуе… Она только и могла вспомнить то, как растерянно и смущенно прошептала в те минуты:

        — Что ты делаешь? Ведь сейчас девочки придут, – и сделала слабую попытку освободиться от его крепких объятий. Но эмоции взяли свое, и у нее подкосились ноги…

        С того дня их отношения изменились, и Гуле с Азизом стали встречаться при каждом удобном случае.

        — Чтоб ты и не думала волноваться, – говорил он, нежно притянув к себе любимую. – Как только закончим последний курс, мы обязательно поженимся.

        Так повторялось при каждой встрече, и Гуле, зная характер Азиза, ни на секунду не сомневалась в его словах и верила, что так оно и будет.

        Прошло несколько месяцев. За это время острота их чувств не только не притупилась, но стала еще сильнее. Особенно у Азиза, которому стоило не увидеть Гуле хотя бы часок в течение дня, как он поднимал настоящую тревогу, выспрашивая у ее подружек, где она и почему могла задержаться. Все их друзья и подруги уже давно знали об их любви, и среди них не было, пожалуй, ни одного, кому бы не нравился союз этой красивой и так подходящей друг другу молодой пары.

        Азиз снимал комнату, где они и встречались. Несколько раз он принимался ее уговаривать:

        — А чего нам ждать? Ведь все знают, что мы любим друг друга. Давай не будем тянуть и пойдем в загс и распишемся.

        — Ну, что ты, – возражала ему Гуле. – А как же мои родители? Как я могу без их согласия пойти на такой шаг? Нет, даже и не думай.

        — А если они будут против? – спрашивал он.

        — Не может быть. Я уверена, что они, если почувствуют, что я хочу, не станут возражать. – И Гуле, уткнувшись Азизу в плечо, как-то добавила: – Ты особо не зазнавайся, но знай – мне кажется, ты им тоже понравился.

        — А если даже они не согласятся, я так не оставлю, я тебя украду и все! – и Азиз, притянув Гуле к себе, начинал горячо ее целовать.

        Прошло несколько дней. Гуле, как обычно, вечером зашла к Азизу. Они сидели рядом, Азиз приобнял ее, и даже долгое молчание не тяготило никого из них: они любили друг друга и даже в молчании находили свою прелесть. Вдруг Гуле повернулась к Азизу и внимательно посмотрела на него:

        — Я хочу сказать тебе одну вещь.

        — Скажи, – ответил он и с любопытством придвинулся еще ближе.

        Гуле промолчала и почему-то отвернулась. Азиз не без труда повернул ее лицо к себе и спросил:

        — Ну, что ты хотела мне сказать?

        Гуле, потупив взгляд, молчала.

        — Что же ты молчишь? Я жду.

        Гуле подняла глаза, пристально посмотрела на него, словно стремясь убедиться, что он действительно хочет узнать то, о чем она собирается сказать, и, почувствовав всю искренность его вопросительного взгляда, собралась с духом и произнесла:

        — Я беременна.

        Гуле продолжала пристально смотреть Азизу прямо в глаза. Она хотела уловить его первую реакцию, и в ту же секунду увидела, как в его глазах мелькнул счастливый блеск. Азиз, не говоря ни слова, вскочил, обнял Гуле, поднял ее на руки и, не переставая осыпать ее лицо поцелуями, покружил по комнате. Потом осторожно и бережно опустил ее на стул и, присев перед ней на корточки, стал целовать ее руки, губы, волосы:

        — Моя Гуле, любимая, если бы ты знала, как я счастлив… Теперь-то ты навеки моя…

        — Но я не могу оставить этого ребенка…

        Не успела Гуле договорить эти слова, как Азиз, потрясенный услышанным, резко отшатнулся от нее и, нахмурившись, жестко произнес:

        — Ты этого не сделаешь! Я этого никогда не допущу!

        — Но как я в таком состоянии покажусь родителям на глаза? Как? Скажи мне, как? – Гуле готова была в отчаянии расплакаться.

        — Об этом не беспокойся. Сейчас ничего не видно, – сказал Азиз уже более спокойно. – Через четыре месяца у нас экзамены, и мы перейдем на последний курс. Как только сдадим экзамены, мы поедем в деревню, и я тут же, не медля и теряя ни одного дня, присылаю отца с нашими родственниками к вам свататься. Летом справляем свадьбу, и к тому времени еще ничего не будет видно. В сентябре вернемся в город, снимем комнату и будем жить там, пока не закончим учебу.

        После этого разговора их любовь, казалось, разгорелась с удвоенной силой. Гуле ежеминутно, ежесекундно чувствовала, как изменился к ней Азиз: он стал еще более нежен, более заботлив и более внимателен ко всему тому, что касалось ее состояния. Он помогал ей с учебой, делал все, чтобы она не унывала и всегда была в хорошем настроении, и особенно настаивал на каждодневных вечерних прогулках.

        — Тебе нужен чистый воздух, – каждый раз повторял он, и они часами могли прогуливаться допоздна по городским паркам и улицам.

        Настало лето. Гуле и Азиз успешно сдали экзамены, перешли на последний курс и, счастливые и полные надежд, сели на поезд и отправились в путь. Эта обратная дорога была самой счастливой в их жизни: отдельное купе, билеты на которое с трудом раздобыл Азиз, прекрасное настроение, планы, связанные с их женитьбой и будущей семейной жизнью… Они радовались этому теплому ласковому лету, которое должно было стать лучшим и счастливым временем, тем временем, когда официально будут узаконены их отношения. Этим летом они сыграют свадьбу. Этим летом…

        В день, когда они приехали домой, стало известно, что началась война. Война началась и беспощадно смела те планы, которые еще за день до этого строили молодые люди, надеясь получить от этой жизни свою долю счастья. Азиза призвали на фронт, и Гуле осталась одна-одинешенька с внезапно свалившимся на нее горем. Самым тяжелым для нее было то, что она не могла в открытую выразить свои чувства: ведь никто в деревне не должен был догадываться об их отношениях с Азизом, иначе не избежать было позора. Уход Азиза на фронт, с одной стороны, ее положение, с другой – эти два громадных и страшных вопроса давили на Гуле всей своей тяжестью, и она не знала, что ей делать, куда деваться, к кому обратиться за советом… Чем больше был срок беременности, тем страшнее ей становилось. Одно было хорошо: пока ее положение не было заметно. Лишь только сильная бледность бросалась в глаза, и на неоднократные вопросы матери Гуле всегда находила разные ответы: то она устала, то не выспалась, то еще что-то…

 1  2  3  4  5  6  7  8